Я родилась в Нижнем Новгороде, в Канавинском районе, на улице Ивана Романова, в доме, который стоял ровно на том месте, где располагается сейчас съезд с нового моста. Он был снесен в начале 1970-х, когда началась эпопея с метро. Дом этот был замечательный, кирпичный, двухэтажный, со стенами метровой толщины и большими подоконниками, на которых и прошло мое детство, – там можно было устроить кукольную комнату, читать книжки или просто смотреть на улицу. С бабушкой мы ходили гулять на ярмарку, где стояло большое количество складских помещений, переделанных под коммунальные квартиры, – в подвале одного из таких лабазов размещалась фабрика игрушек, и можно было заглянуть в окна подвального этажа и увидеть, как женщины за швейными машинками строчили кукольные платья, в которых наряжали пупсов. Это было фантастическое зрелище.

***

Высшее образование у меня только искусствоведческое, но после средней школы я работала два года в ГИТО, в научно-медицинской библиотеке, обрабатывала новые поступления. Взять в руки книгу, поставить печать и написать инвентарный номер. Мне было дико скучно, и, конечно, я что-то читала, пролистывала, смотрела структуру, понимала, к какой области медицины книга относится. Таким образом, я получила некоторые представления о медицине, которые мне всю жизнь пригождаются. А еще научилась работать с каталогами. Ведь самое главное – это знать, где найти нужные сведения и как их найти, а это то, что дает библиотека, и неважно какая.

***

Семнадцать лет я работала в Художественном музее – это ровно столько же, сколько я там уже не работаю. В нашем городе это один из центральных культурных ресурсов, но недооцененный и недоиспользованный. Если бы музеи оценивали не по количеству экспонатов и посетителей, а, например, по индексу цитирования, то НГХМ бы занял одно из первых мест, уступив, наверное, только Третьяковской галерее и Русскому музею. Такая картина, как «Русская Венера», побьет все рекорды цитирования, «Кама близ Елабуги», «Мужичок из робких» или тем паче «Косарь» Малевича – настолько знаменитые произведения искусства, что их базовая и качественная роль в истории искусства определяет и уровень того музея, где они находятся. Другое дело, что никаких остроумных экспозиционных решений вне традиционной хронологической схемы, ни выставок значимых, когда из разных городов бы съезжались участники, тут не практикуется. У нас вообще большой кризис музейной сферы, и это проблема не только НГХМ, но и практически всех музеев России. Не хватает двух вещей – атмосферы и кадров новой формации, людей с современным мироощущением. Ну и, конечно, самих современных музеев в городе нехватка. Сейчас раздаются разговоры о том, что нам очень нужен музей техники. Я знаю, что как минимум две инициативные группы сейчас работают над концепцией такого музея. В сентябре мы будем делать все, чтобы это публично обсудить, соединить эти концепции или, наоборот, размежевать.

***

Современный музей – это не храм, не каталог и даже не развлечение, а площадка для коммуникации. Это место, в котором в определенном порядке тебе показывают какое-то явление, предлагают форму его интерпретации и спрашивают, что ты как человек думаешь по этому поводу. Мне недавно пришла в голову идея перефразировать Тургенева: «Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник» – говорит Базаров, так вот, музей не храм, а мастерская, и человек в ней думатель, то есть работник в каком-то смысле. Он приходит в музей, и тот должен дать ему пищу для ума, а не для развлечения, именно тогда музей становится важным механизмом современного культурного поля.

***

Руководить – это прежде всего координировать процесс. Как руководитель я считаю своим долгом на первое место ставить соподчиненность всех служб и координацию действий. Это больше стратегия, чем тактика. Руководитель видит горизонт – куда мы придем через 2, 3, 4, 20 шагов вперед, а человек, у которого более конкретные задачи, видит только на 1–2 шага. В рамках этого движения на двадцать шагов должна быть координация, чтобы все между собой взаимодействовали. Вторая роль руководителя, в нашем конкретном случае, ибо у нас молодой коллектив – вырастить себе смену. Часто бывает, руководителю кажется, что придут те, кто все испортит, и ему не хочется уходить, передавать свои полномочия. Очень важно понимать, что ты конечен, что в какой-то момент чисто поколенчески или по состоянию здоровья, усталости ты все равно не будешь столь эффективен, как более молодые люди. Передавать свою работу надо тем людям, которые эту преемственность сохранят, прислушаются к тебе и поймут, что ценного взять из твоего опыта, который смогут адаптировать. Это связано с чувством времени. Никто же не вечен.

***

Если техника может отменить старую технику, то в искусстве такого прогресса нет. Мы смотрим на античную статую или готический витраж, и это столь же ценно для нас, как и для тех, для кого это было создано, но по-другому. Меняется интерпретация, взгляды на искусство, и этот процесс настолько увлекательный, что если мы, например, до Ивана Ивановича Шишкина дошли, а дальше нам ничего не интересно, то обделяем мы только самих себя, лишая Кандинского, Малевича, Татлина, Йозефа Бойса, Джеффа Кунса. Все современное трудно для восприятия, потому что нам нужно сломать стереотипы и исполнить эту работу истории. Хорошо бы, общаясь с современным искусством, представлять себя немного художественным критиком, человеком, который сам может сделать прогноз, что уйдет, а что останется и через сто лет. Если ты представляешь себя художественным критиком, то понятно, что тебе нужно образование, ты должен что-то про это знать – и таким образом обращаешься к источникам, статьям, каким-то описаниям. Когда мы приходим в традиционный музей, он все время нам ставит подпорки, мы смутно помним, что когда-то учили в школе в курсе литературы или истории что-то про барокко, классицизм, реализм, и эта подпорка срабатывает – о, точно, реализм – да, что-то я такое помню. А когда уже встречаемся с супрематизмом, мы об этом не знаем, нам это непонятно – и сразу сопротивление и отторжение. Мне кажется, что главное самому сказать – стоп, я не должен идти на поводу у своих стереотипов.

***

Есть несколько произведений современного искусства, которые произвели на меня действительно очень сильное впечатление. В 1994 году я впервые оказалась в Германии в рамках тура по музеям современного искусства. До этого у нас не было никакой информации о том, что это такое и как это устроено, и мы искренне считали что это что-то типа нашего замечательного творческого объединения «Черный пруд», но то, что искусство от этого типа образов ушло далеко-далеко, мы не подозревали. Когда мы оказались в Кельне, я впервые увидела тотальную инсталляцию Ильи Кабакова. Такой отдельный вагончик, войдя в который, оказываешься в настоящем сельском клубе – со стенами, покрашенными тусклой зеленой краской, с какими-то лозунгами типа «Вперед, к победе коммунизма!», с фотографиями передовиков, Доской почета – со всем тем, что для советского человека было не просто понятно, это было его родной средой обитания. И вот я вошла туда и просто обалдела – меня как будто за волосы взяли и переселили в далекое детство, я все это почувствовала кончиками пальцев, кожей своей. Тогда я поняла, в чем эффект современного искусства – оно обращается к интеллекту, но именно через все органы чувств. Тогда мы немецкого куратора спросили, а вы-то что в этом понимаете, вы же там не жили? Он ответил: да все то же самое, только для вас опыт старый, а для меня этот опыт новый.

***

Череда закрытия интеллектуальных медиа производит у меня впечатление зачистки информационного поля. Мне жалко OpenSpace. Этот сайт занимал хорошую нишу между поверхностностью и серьезностью в области культуры. Теперь, как я понимаю, он отправится в глубокую интеллектуальную резервацию и на его месте и под его именем будет делаться более попсовый ресурс. Получается так: кто-то должен опопсоветь, а кто-то должен замкнуться в своем интеллектуальном величии и не выходить уже на другие горизонты. Если это чья-то сознательная политика, нельзя не признать, что она достаточно дальновидна. Но мне она не симпатична совершенно.

***

 «Московские новости» – единственная газета, которую я выписываю. Она ежедневная, но мне привозят только на третий день – меня это вполне устраивает, поскольку там аналитика, а не новостная лента. На сегодня там лучший журналистский состав в отделе культуры, и следить за ними в газете – особый кайф. Из-за того, что «Коммерсант» в Нижнем Новгороде издается кастрированным по части культуры, я им не интересуюсь. Признаю «Огонек», который вышел сейчас на разумный формат общеполитического, но при этом весьма культурного издания. В сети я прессу читать не люблю, лучше чисто сетевое издание типа OpenSpace. Телевизор смотрю, Animal planet. Например, вчера была замечательная передача под названием «Кошек невозможно не любить».

***

Как устроиться работать в «Арсенал»? Очень просто – полгода волонтерства, а потом возможно трудоустройство на полставки. Сравнение у меня достаточно пикантное: люди, прежде чем пожениться, живут вместе, ведут общее хозяйство, приспосабливаются друг к другу в сексе, обрастают заботами и понимают, подходят друг другу или нет. Вот так и мы – нам надо пожить с этим человеком, притереться. Практика показывает, что если человек проходит этот путь и остается, то мы с ним очень долго не расстаемся. А люди, которые приходят даже по очень хорошим рекомендациям, не факт, что приживутся.

Я в какой-то момент научилась переживать неприятности по мере поступления. Гипотетический факт, что новому министру культуры не нравится современное искусство, ничего не доказывает и ничего не объясняет. Поскольку стоит задача сохранения репутации государства в международном пространстве, то эту сферу трогать, думаю, не будут – она по определению является интернациональной и определяет лицо страны вовне. А вот если новый министр добьется отмены НДС для учреждений культуры, то честь ему и хвала, это действительно очень важный для бюджетной сферы рычаг экономии.

***

Я не чувствую, что цензура в нашей деятельности существует, но в то же время я как руководитель каким-то образом вынуждена останавливать авторов, если я знаю, что решение, которое они предлагают, может в публичном поле вызвать скандал. Это очень тонкий вопрос – мера того, от чего надо отказаться, а от чего нельзя отказываться ни в коем случае. Если мне скажут: закрой выставку из Нанта, я никогда ее не закрою. А если мне скажут: «давай вот эту работу отправим в дальний зал, куда дети не дойдут», с этим я соглашусь. Обязательно должен быть компромисс, вне компромисса не бывает никакого общественного договора.

***

Культурные проекты по определению затратны. Только поп-культура может выходить в ноль и приносить прибыль. Культура должна продавать билеты или сопутствующие товары, информационные услуги, но она не может обходиться без поддержки бюджета или спонсоров. Примерно четверть культура может заработать, больше – ни при каких обстоятельствах. Меньше – да, больше – нет. Я очень люблю гранты и грантовый способ финансирования. На сегодняшний день это наиболее процедурно честный и открытый способ получения денег. Когда я пишу заявки на гранты, все время напеваю Окуджаву: «Поскольку денежки чужие нам достаются без труда».

***

В 2014 году, когда полностью отреставрируют «Арсенал», там будет все то же самое, только больше и лучше. Все наши основные функции уже заложены, но, например, дети получат отдельный детский центр, театральные коллективы будут иметь небольшой репетиционный и танцевальный зал. Функции останутся, а пространства будет больше.