"10 затрапезных заповедей"
Специально для детского номера гастрономический гуру газеты «Селедка» Александр Левинтов вспоминает главные правила, пришедшие из детства
В большой семье клювом не щелкают
In der grosse Familie nicht Klüven klatz-klatz
Нас в семье было пять человек детей, плюс родители, плюс бабушка. А когда собиралась Большая Семья, то за столом умещалось 25 и более человек. Тут никак нельзя зевать, и не приведи Господь сказать «мне не нравится» или «я это не люблю». Сразу раздастся радостный клич, и твою тарелку тут же уведут из-под носа, еду твою с удовольствием схомячат, а тебе ничего не предложат взамен, потому что даже на добавки надежд почти никаких.
Кто не работает, тот не ест
Эта фраза была очень популярна в СССР, а пришла она к нам из Посланий апостола Павла («не трудящийся да не ест»). В нашей семье это понималось так: первым должен быть накормлен отец, потому что он зарабатывает деньги на всю семью. Потом получали свои тарелки с едой младшие, затем старшие. Последней всегда была мама, хотя трудилась она, конечно, больше всех, но это ведь она определяла порядок и справедливость.
Спящим-гулящим – нет ничего
Если маленький спит, пусть спит – поест в следующий раз; если большой загулялся – пусть гуляет, а поест в следующий раз. Считалось, что сон и гуляние вполне заменяют еду и даже приносят бóльшее удовольствие, чем за столом, а тем, кто не спит и не гуляет, достанется чуть больше: всем хорошо, но каждому по-своему.
Все полезно, что в рот полезло
Это привнес в нашу семью врач. Как-то мама серьезно заболела, пришел доктор, стал прописывать всякие лекарства и грозно сказал, что нельзя ничего жирного и соленого. Жирного у нас в доме отродясь ничего не бывало, только соленое. Мама жалобно спросила: «Очень хочется селедочки, можно?» Все тем же строгим голосом врач сказал: «Что в рот полезло, то полезно».
И это оказалось сущей правдой, праздником жизни и путеводной звездой на гастрономическом небосклоне.
Не поваляешь – не поешь, быстро поднятое считается не упавшим
У нас за столом всегда было тесно. Все толкались локтями, отчего всякие куски и кусочки падали на стол и на пол. Считалось, что упавшее принадлежит тому, кто уронил, стóит только обмахнуть или обдуть. И кто-нибудь одобрительно или утешительно скажет, непременно скажет: «Не поваляешь – не поешь» или «Быстро поднятое считается не упавшим».
Лучше переспать, чем недоесть
Эта сентенция упорно культивировалась в нашей семье, а когда я стал студентом, то однажды в общежитии произнес эту фразу. Она всем сразу понравилась, особенно перед стипендией, недели за две, за три до нее.
Не то мерзость, что в рот, а что изо рта
Только став очень взрослым, я узнал, что эта фраза принадлежит Иисусу Христу. У нас в семье после войны, в особо голодные 1946–1948 годы, смотрели сквозь пальцы на то, что мы ели школьный мел, сухую штукатурку, всякую весеннюю траву, кленовые побеги, кашку, липовые почки, плоды манжетки, я мог выпить сразу пол-литровую бутылку рыбьего жира – можно есть все, даже невкусное и ядовитое, потому что, отравившись, ты поумнеешь.
Но зато под строжайшим запретом были все, матерные и нематерные, ругательства, а также обидные прозвища и оскорбления: лучше отойди и промолчи, в крайнем случае – подерись и дай сдачи, но языку воли не давай.
Что в рот попало, то пропало
А потому ничего изо рта выплевывать нельзя и жеванное передавать другому тоже нельзя. Наше я начинается с губ, а заканчивается… ну, сами понимаете, где оно заканчивается.
Сытый голодному не товарищ
Сытых мы в жизни своей не видели и не встречали, а потому нам все были товарищами, которые всегда готовы поделиться с тобой и с которыми ты всегда готов поделиться тем, что имеешь. Зато сейчас мы видим по телевизору только сытые рожи и морды, и они нам, конечно, никак не товарищи.
Щи да каша – пища наша; нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет
Еды было мало, и разнообразия продуктов практически никакого: хлеб только черный и белый, рыба – треска, селедка, килька и вобла, мясо – говядина, сыр – сыр, колбаса – колбаса (и очень редко), чай – чай из морковки и фруктового жмыха, из овощей в ходу картошка, а лук, морковь и свекла – почти деликатесы.
И на этом скудном ассортименте мама умудрялась стряпать сорок супов и около сотни вторых блюд.
И когда на столе появлялось нечто необычное из самых обычных продуктов, мама весело говорила: «Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет». И бедность почиталась за честь.
In der grosse Familie nicht Klüven klatz-klatz
Нас в семье было пять человек детей, плюс родители, плюс бабушка. А когда собиралась Большая Семья, то за столом умещалось 25 и более человек. Тут никак нельзя зевать, и не приведи Господь сказать «мне не нравится» или «я это не люблю». Сразу раздастся радостный клич, и твою тарелку тут же уведут из-под носа, еду твою с удовольствием схомячат, а тебе ничего не предложат взамен, потому что даже на добавки надежд почти никаких.
Кто не работает, тот не ест
Эта фраза была очень популярна в СССР, а пришла она к нам из Посланий апостола Павла («не трудящийся да не ест»). В нашей семье это понималось так: первым должен быть накормлен отец, потому что он зарабатывает деньги на всю семью. Потом получали свои тарелки с едой младшие, затем старшие. Последней всегда была мама, хотя трудилась она, конечно, больше всех, но это ведь она определяла порядок и справедливость.
Спящим-гулящим – нет ничего
Если маленький спит, пусть спит – поест в следующий раз; если большой загулялся – пусть гуляет, а поест в следующий раз. Считалось, что сон и гуляние вполне заменяют еду и даже приносят бóльшее удовольствие, чем за столом, а тем, кто не спит и не гуляет, достанется чуть больше: всем хорошо, но каждому по-своему.
Все полезно, что в рот полезло
Это привнес в нашу семью врач. Как-то мама серьезно заболела, пришел доктор, стал прописывать всякие лекарства и грозно сказал, что нельзя ничего жирного и соленого. Жирного у нас в доме отродясь ничего не бывало, только соленое. Мама жалобно спросила: «Очень хочется селедочки, можно?» Все тем же строгим голосом врач сказал: «Что в рот полезло, то полезно».
И это оказалось сущей правдой, праздником жизни и путеводной звездой на гастрономическом небосклоне.
Не поваляешь – не поешь, быстро поднятое считается не упавшим
У нас за столом всегда было тесно. Все толкались локтями, отчего всякие куски и кусочки падали на стол и на пол. Считалось, что упавшее принадлежит тому, кто уронил, стóит только обмахнуть или обдуть. И кто-нибудь одобрительно или утешительно скажет, непременно скажет: «Не поваляешь – не поешь» или «Быстро поднятое считается не упавшим».
Лучше переспать, чем недоесть
Эта сентенция упорно культивировалась в нашей семье, а когда я стал студентом, то однажды в общежитии произнес эту фразу. Она всем сразу понравилась, особенно перед стипендией, недели за две, за три до нее.
Не то мерзость, что в рот, а что изо рта
Только став очень взрослым, я узнал, что эта фраза принадлежит Иисусу Христу. У нас в семье после войны, в особо голодные 1946–1948 годы, смотрели сквозь пальцы на то, что мы ели школьный мел, сухую штукатурку, всякую весеннюю траву, кленовые побеги, кашку, липовые почки, плоды манжетки, я мог выпить сразу пол-литровую бутылку рыбьего жира – можно есть все, даже невкусное и ядовитое, потому что, отравившись, ты поумнеешь.
Но зато под строжайшим запретом были все, матерные и нематерные, ругательства, а также обидные прозвища и оскорбления: лучше отойди и промолчи, в крайнем случае – подерись и дай сдачи, но языку воли не давай.
Что в рот попало, то пропало
А потому ничего изо рта выплевывать нельзя и жеванное передавать другому тоже нельзя. Наше я начинается с губ, а заканчивается… ну, сами понимаете, где оно заканчивается.
Сытый голодному не товарищ
Сытых мы в жизни своей не видели и не встречали, а потому нам все были товарищами, которые всегда готовы поделиться с тобой и с которыми ты всегда готов поделиться тем, что имеешь. Зато сейчас мы видим по телевизору только сытые рожи и морды, и они нам, конечно, никак не товарищи.
Щи да каша – пища наша; нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет
Еды было мало, и разнообразия продуктов практически никакого: хлеб только черный и белый, рыба – треска, селедка, килька и вобла, мясо – говядина, сыр – сыр, колбаса – колбаса (и очень редко), чай – чай из морковки и фруктового жмыха, из овощей в ходу картошка, а лук, морковь и свекла – почти деликатесы.
И на этом скудном ассортименте мама умудрялась стряпать сорок супов и около сотни вторых блюд.
И когда на столе появлялось нечто необычное из самых обычных продуктов, мама весело говорила: «Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет». И бедность почиталась за честь.
