В Большой Печерской есть что-то от книжного шкафа. И не только потому, что она связана с литературными именами и фактами: история декабриста Ивана Анненкова и его возлюбленной Полины Гебль, взятая за основу в романе Дюма «Учитель фехтования»; дома, в которых жили Владимир Даль, поэт Леонид Граве. Здания на этой улице как книги – их можно читать и перечитывать без конца, замечая каждый раз новые детали. Кариатиды на особняке купца Зайцева, частые оконные переплеты деревянных домов, круглые окна на крыше, напоминающие пышные украшения крыш Львова-Лемберга – эклектика удачно подсказывает все новые ассоциации.
Большая Печерская была одним из главных въездов в город (со стороны Казани). Отсюда – парадный характер, сближающий ее с улицей Минина и Верхневолжской набережной. Но уже есть в ее облике то, что предвещает тишину соседних Ульянова, Провиантской, Семашко. Усадьбы дворян, купцов, состоятельных горожан, сады, флигели, торжественная процессия крестного хода из Печерского монастыря – такой была улица, где семья Смирновых в 1894 году купила дом с мезонином.

1. Большая Печерская, 31. Каменный двухэтажный дом был построен в конце 30-х годов XIX века. Среди его владельцев до Смирновых были Екатерина Круглова – жена уже упомянутого Леонида Граве, врач Семен Зененко, с именем которого, возможно, связано появление лепных украшений на фасаде – в виде чаши, обвитой змеей. Выстроенный на основе «образцового» типового проекта в стиле позднего классицизма, он был создан для жизни большой дружной семьи, которая разместилась в шестнадцати комнатах. «При доме был хороший сад, в котором росли липы, клены, давая прекрасную тень. В свою пору цвела сирень, белая и лиловая. На нескольких клумбах росли бархатцы, маргаритки, левкои, резеда. Уютная беседка манила расположиться с книгой…» – пишет в воспоминаниях внучка Николая Александровича. В 1912 году дом перешел к его сыну Дмитрию Николаевичу Смирнову (впоследствии известному краеведу), который, будучи студентом Петербургского политехнического института, оставил для своей семьи квартиру в мезонине, а остальные помещения сдавал. Прошло почти семьдесят лет, когда Большая Печерская чуть было не лишилась этого здания, которое исключили из списка памятников истории и культуры в связи со строительством одного из корпусов Института прикладной физики. На его защиту встали молодые архитекторы и молодежь из движения добровольных помощников реставраторов.

2. Портрет Николая Александровича написала его дочь Елена, в ту пору гимназистка. Он занял почетное место на полке камина в кабинете главы семьи. Николай Александрович был директором Николаевского Общественного банка (Рождественская, 6). В 1910 году ему было пожаловано звание потомственного почетного гражданина. Он стал одним из учредителей коммерческого училища, а затем членом его попечительского совета. Домашний кабинет вряд ли часто использовался хозяином по назначению: все деловые вопросы, связанные с банком, решались в служебном кабинете на Рождественской. Здесь же он принимал управляющего делами Чернореченской канатной фабрики. Николай Александрович интересовался техническими новинками, увлекался фотографией. Одним из первых в городе приобрел автомобиль, который, правда, из-за неисправности в итоге взорвался.

3. Шкаф с коллекцией ружей выдает пристрастие хозяина – председателя Императорского общества охотников. На его счету семь убитых медведей, чучело одного из них украшало прихожую дома Смирновых. Медведь встречал гостей с подносом, на котором вошедший мог оставить письмо, записку или визитную карточку, чтобы засвидетельствовать почтение хозяину. Тогда чучела зверей были обычным украшением интерьера особняков и купеческих ресторанов.

4. Оттоманка – мягкий диван без спинки и подлокотников. Другое название – турецкий диван – выдает происхождение этого предмета мебели, располагающего к уютному отдыху. В России в обстановке жилых комнат оттоманка использовалась еще в XVIII веке, а особенно популярной стала в 1850-х годах. Поставщики мебели были завалены заказами на круглые, прямоугольные и даже восьмиугольные оттоманки. Каркас такой мягкой мебели устанавливался на крепкие изогнутые ножки или основание-подиум и покрывался плотной суровой тканью, как правило, с орнаментально-геометрическим рисунком. Дополняли ее тугие подушки и плотные цилиндрические валики, украшенные с торцов яркими кистями. Среди обрусевшей турецкой мебели были еще и так называемые «кутаные» оттоманки, у которых деревянные детали скрывались под обивкой. Их покрывали восточными коврами и украшали изысканной бахромой. Чаще всего при меблировке помещений в усадьбе архитекторы резервировали для них пространства курительных комнат или совсем небольшое уютное место в рабочих кабинетах хозяина. Оттоманка была любимым местом послеобеденного отдыха Николая Александровича. Здесь часто с книгой в руках располагались его дети – Шура или Коля.

5. Штофные обои в комнатах купеческого особняка удачно дополняли обстановку. Они изготавливались из ткани (от немецкого слова stoff – «ткань»); иногда это был дорогой шелк, иногда плотная хлопчатобумажная ткань кретон, ныне забытая. Бумажные обои появились в России еще в XVIII веке, широкое распространение получили с 1820-х годов, но не вытеснили штофные обои.

«Старая фотография затрагивает меня по той простой причине, что именно здесь я хочу жить, – пишет Ролан Барт в книге Camera lucida о снимке, сделанном в 1854 году. – Это желание погружено во мне на большую глубину и имеет корни, неизвестные мне самому… Что бы это ни было, я испытываю желание жить здесь с изяществом, а его, это чувство изящного, никогда не смогли бы удовлетворить туристические снимки».