Никто не помнит день, когда в город вошел дождь. Сильные женщины плакали у окна, слабые плакали в подушки из «Икеи», и прозак не спасал. По новостям сказали, что нижегородские наркополицейские отправили в огонь свыше двенадцати килограммов наркотических средств и психотропных веществ. Можно было закрыться ото всего плотными шторами, занавеситься тюлем, выключить электрический свет, но сдавленный женский плач проникал в комнату сквозь гипсокартонные стены и несся с улиц в щели окон. Я не знала, что с этим делать. Я не могла помочь всем женщинам этого города, хотя мне искренне очень хотелось. Можно было попытаться поговорить, успокоить, развеселить, но в масштабах общегородского бедствия эти усилия были микроскопичны.
В этот день в городе объявилась Лариса Рубальская. Она прошла, как каравелла по волнам, по всем районам и остановила свой выбор на Дворце культуры автозавода. Итак, 2 ноября 2013 года там состоялся концерт дефис творческая встреча Ларисы Алексеевны Рубальской с женщинами Нижнего Новгорода.
★ ★ ★
Актовый зал по-советски салютовал каждому вступившему в него рядами красных кресел. Странным посланием из будущего смотрелась тканевая растяжка, бегущая вдоль балконов: «www (очень длинный пробел, наверное, автор думал) dkgaz.рф», нарисованная от руки красной же краской. Барельефы молодых красивых обоеполых рабочих на стенах зала и царственные арки на сцене.
Зал был полон, но полон по-особенному. Иногда полнота зала – это его совершеннейшая разносочиненность, когда рядом друг с другом, буквально локоть к локтю, актуально бритые молодые люди и уставшие бизнесмены с неактуальными животами, обтянутые еще одной кожей девушки с прицелами в глазах и матери-одиночки с тоннелями в ушах.
Здесь зал был полон буквально родственниками. Да, представьте себе семейное застолье, но размножьте его участников до размеров большого концертного зала. «А оливье пробовали?»; «Ой, ну вас сегодня не узнать, Наташа»; «Пока не съедите этот пирог, из-за стола ни шагу»; «Виктор, больше не пей». Все это лилось над креслами, в которых сидели женщины-женщины-женщины опытной возрастной группы.
Лариса Рубальская вышла к ним совершенно по-свойски, будто выходила на кухню помешать суп, и вот вернулась. В блестящем пиджаке, абсолютно расслабленная и совершенно домашняя. «Как вас много, вот вы молодцы», – улыбается Лариса Алексеевна и тут же шутит – что-то необязательное, но смеются все, даже я. Через минуту весь зал вместе с ней тихо распевает: «Сиреневый тума-а-ан над нами проплыва-а-ает, над тамбуром гори-и-ит полночная звезда-а-а». Даже я.
Периодически мне приходится крутить головой, шевелить пальцами в ботинках, чтобы удостовериться, в себе ли я, действительно ли все это происходит. Я никогда не пела нота в ноту сочинения Малежика и Добрынина во дворцах культуры вместе с еще тремя сотнями женщин, никогда не видела такого народного единства, даже в соответствующие утвержденные государством даты.
Лариса запросто, без какой-либо артистической позы делится с залом фактами из своей молодости, сдает всем свою кличку Рубало, рассказывает, как встретила на пляже друга юности Огурца. Эта прямая речь то сбивается в стихи, то вновь выныривает в форму монолога-диалога. В ключевые моменты случается песня.
Женщины в зале примерно одного возраста, за сорок и пятьдесят. Мужчин я насчитала три штуки. Все трое ерзают в креслах, рассматривают настенные барельефы, поглядывают на телефон и выглядят очень мрачно на фоне своих заливающихся смехом спутниц. Но во время застолья скучающих быть не должно, это дурной тон. Всемогущая Лариса знает что делает – этому несчастному меньшинству посвящается особенный стих. «Внимание, мужчины, следующий стих – только для вас». Весь зал замирает.
Мне приснился ласковый мужик –
Невысокий, а глаза как блюдца.
И за ночь он так ко мне привык,
Что я утром не могла проснуться.
Он всю ночь меня не отпускал.
Обнимал до пупырышек на коже.
Ну никто меня так не ласкал,
Ни до мужика, ни после тоже.
Такой был ласковый мужик,
Мне с ним всю ночь так сладко было.
Исчез он так же, как возник,
И как зовут – спросить забыла.
Я ему шептала: «Уходи», –
А сама боялась, что заплачу.
И остался на моей груди
Отпечаток губ его горячих.
Это сон был, только и всего,
Но с тех пор я в нем души не чаю.
Вдруг во сне вы встретите его,
Передайте – я о нем скучаю…
Зал взрывается аплодисментами.
Надо сказать, зал вообще постоянно взрывается аплодисментами, на протяжении всего вечера. После этого стихотворения детонирует всеобщая овация, неистовая и бешеная, будто из-за кулис всем помахала молодая Алла Пугачева или вдруг пролился денежный дождь.
Все просто – на сцену выбрался мужчина с белой розой в целлофане. Непредвиденная голливудская концовка, случившаяся в середине мероприятия. Лариса довольно смеется – вот оно, обыкновенное чудо, осенний марафон после жаркого лета. Выбравшийся на сцену совершенно не спешит с нее уходить, целует поэтессу в щеки и довольно машет всему залу. На нем синий свитер и серые штаны, он кругл и улыбчив.
Мужчина – центр стихотворной вселенной Ларисы Алексеевны, равно как и земная ось в жизни всех пришедших. Это зверушка, которая то, как зверь, завоет, то заплачет, как дитя. Ее надо кормить, беречь, прощать и отпускать на улицу – если зверушка не совсем неблагодарная, она обязательно вернется. Конечно, в этой стае встречаются гадкие, злые и сраные – таких надо вычеркивать из своих жизней и квартир. А может, не надо – одной еще хуже, говорит прямым текстом Лариса Алексеевна. И все соглашаются.
Когда она читает стихи про измены, зал погружается в гробовую тишину. Всем знакома эта змея, вползающая в дома через канализацию и вентиляцию, прячущаяся в карманах пальто и телефонах «Нокиа». От нее пальцы липкие, голос шатается в горле, по утрам не заводится машина. Вот неловко сутулятся немногочисленные мужские плечи, и спутницы на какой-то момент отстраняются от них, устремив в никуда тяжелые взгляды. Две женщины рядом молча открывают коньяк, разливают по пластиковым стаканчикам – и не чокаясь.
Мужчина, мужчина, мужчина, мужчина, ты нравишься мне, хотя твое лицо в морщинах. Эта тема стара, как война и мир, ничего нового. На этом концерте «для тех, кому за» меня внезапно удивляет только масштаб сексизма, принятого за всеобщую договорную точку. Это слепое желание идти по жизни хоть с каким-то – хоть с круглым, хоть с лысым, хоть в свитере, хоть в целлофане. Здесь это желание доведено до культа, и ему покровительственно кивает со сцены Рубальская, к нему неуклюже жмутся паразитирующие мужские плечи и любимые женские народные «бьет, значит, любит», «ест, значит, придет еще», «пьет, значит, не наркоман». Я не очень понимаю, кому нужно такое счастье. Оно фиктивное, как брак с гражданином Гвинеи-Бисау ради круглогодичного натурального загара. Я уже не понимаю это застолье, оно слишком напилось – мне хочется встать и громко прокричать какие-то совершенно другие слова всем этим застывшим в своем советском рейве женщинам, или просто вывести баллончиком настенное
«ЗАЧЕМ?» – только это не сработает против асфальтоукладочной машины инерции. Все хотят ходить по асфальту, иметь дома двухкамерный холодильник и полиэтиленовый пакет в мусорке, потому что так положено.
Так. Положено.
Лариса кладет микрофон на стол, уходит за кулисы, над сценой загорается экран, и Ирина Аллегрова поет с «Ютуба» свои лучшие песни на стихи героини сегодняшнего вечера. Благо, героиня – классик.
Еще немного песен – и коллективный сеанс психотерапии закончен, на сцене уже много людей с букетами, в фойе торгуют дисками и книгами стихов. На остановке «Дворец культуры» стоит женщина и восторженно рассказывает в телефон: «Да ты что, ой, таким настроением потрясающим зарядила! Ой, я так рада, нисколько не жалко денег, а ты дурочка, что не пошла». Где-то в глубине самой остановки на скамейке сидит пара: мужчина без стрижки, зато в кожаной куртке, и женщина в пальто. «Ну, можно, Олег, ну пожа-а-алуйста?» – просит о чем-то женщина и дергает Олега за штанину, потому что сидит где-то на уровне бордюра. «Я сказа-а-ал, не-а-ат, не поняла? Не-а-ат, я сказал, отвали!» – тянет раздраженно Олег и чуть ли не замахивается.
Мне очень интересно, кто из них счастливее согласно иерархии Ларисы Алексеевны.