Детство я провела у бабушки в Ташкенте, в столице тогда еще Узбекской ССР. Вместо берез и рябин перед нашей пятиэтажкой росли персиковые деревья. К осени персики тяжело падали на землю – мне, человеку с севера, это казалось дико, но их никто не собирал. Открыв лоджию на третьем этаже хрущевки – такой же серой, в острых искрящихся камушках, как дома, в Горьком, – я дотягивалась до персиков рукой. Окно в спальне сулило другие радости – по стене плющом, почти до крыши, вился дикий зеленый виноград. Отправить в рот горсть ягод можно было в любую минуту.

А еще в Ташкенте был Алайский базар. Мы с дядей ходили на него по субботам. Джомолунгмы арбузов и дынь лежали на земле и тянулись, как казалось моему детскому воображению, до самого горизонта. Дядя придирчиво выбирал баклажаны, айву и помидоры «бычье сердце» – каждый размером с голову младенца. Заводил меня в остро пахнущие ряды специй (значит, ждем гостей, будет плов). Не меньше часа блуждал по рядам фруктов. Виноград – зеленый, розовый, желтый, черный, каждая ягода мерцала внутренним светом. Пушистые персики истекали соком, жаждали и боялись прикосновений.

Там же, на базаре, пекли лепешки. Прямо в тандыре – черном, жарком. Продавцы выхватывали их откуда-то снизу и клали в стопки – с разным узором, присыпанные зернами тмина или голые, мягкие, золотые, пахнущие хлебом и всем, что есть Восток. Ташкент – город хлебный…

После распада СССР дядя уехал в Швецию. Так, через двадцать лет, я оказалась на другом рынке, в Стокгольме. Другим было все. Почти полное отсутствие шума. Иные запахи, вернее, почти полное их отсутствие (разве что рыба пахла морем). «Некоторые семьи держат здесь места почти сто лет, – рассказывал дядя. – А может, и больше. Это история!» В шведском рынке была своя красота. Сдержанная, окультуренная, оправленная в раму приличий, симметрии, чистейших поверхностей, плавных движений. Торговаться с продавцами было просто невозможно. Казалось, они могли в каждую минуту скинуть фартук, достать из-под прилавка вечернее платье или костюм с галстуком и отправиться прямо с базара в королевский театр – слушать оперу.

Я к чему? Странно, но если встать к глобусу и провести условную линию из Ташкента в Стокгольм, она пройдет через Нижний Новгород. Возможно, прямо через Средной рынок – он же в центре города.

Средной – рынок старый, типично нижегородский. Есть в нем что-то средневековое, допотопное. Небольшой пятачок, изъеденный кривыми «улочками», входами и переходами, так что в первый раз можно и заблудиться. Как положено нижегородскому рынку, здесь продают все, или почти все. Шерстяные носки и трусы. Семечки в холщовых мешках и обувь из кожзаменителя. Бюстгальтеры угрожающего размера. Отштампованные на каком-то китайском производстве вездесущие черные и лиловые шлепанцы из искусственных материалов. Диваны. И конечно, дары природы.

Вот павильон «Мясо», в котором всегда (привет Ташкенту!) много баранины. Картошка – хит сезона. «Берите – желтая, рассыпчатая, из Спасского района!» Лысковские огурцы и астраханские помидоры. Антоновка, горы антоновки, в соответствии с упорным русским характером уродившейся назло собственным санкциям. Одна из бабулек старательно пытается создать из яблок красивую горку – антоновка падает, рассыпается, я подбираю. «Откуда, бабушка?» – «Из Дальнеконстантиновского, 25 км по Арзамасской трассе. Вку-у-усные!» Перец – из Ростова. Дыни – из Узбекистана.

Среднеазиат, киргиз, продает сухофрукты. Одной кураги, считая с урюком, у него семнадцать видов. «Какой инжир лучше?» – спрашивает его женщина, задумчиво глядя на лотки. – «За 300». – «А какой свежий?» – «Свежего еще нет, скоро привезут».
Неподалеку – расфасованная бакалея и печенье вразвес: все то же, что в магазинах, только дешевле…

Во всем этом китайско-нижегородско-азиатско-астраханском изобилии есть отчетливый русский колорит. Наверное, он в деталях. В безалаберном отношении к форме и внутренней свободе в содержании.

Древние павильоны и железно-деревянные прилавки, кажется, не обновлялись все годы советской власти. В темных закоулках мирно дремлют бесхозные картонки и лопаты. На пустой железной клети, обложенной фанерой, развевается красный флаг (местная ДНР?). Черно-рыжие собаки греются на солнце. Пестрая кошка выгуливает котят рядом с облезлым павильоном «Молоко».

Секонд-хенд на Средном пахнет грустью. Пожилая женщина в бордовой шляпке с цветочком – завсегдатай, с продавщицей на «ты» – выбирает пиджак без признаков моды и времени. Речь у женщины такая культурная, что ее тоже легко представить в театре, например Нижегородском театре оперы и балета.

В сердце Средного – маленький антикварный «У баушки». Россыпи советских наручных часов («У вас в желтом корпусе? Принимаем за 50»), фарфоровые статуэтки. Пустая подарочная бутылка из-под сангрии в виде тореадора, мраморный бюстик Маяковского. Старые проигрыватели и пишущие машинки, ржавые гаечные ключи у входа, плешивые норковые воротники. Мой неизменный спутник, фотограф Сережа, говорит, что покупал здесь подарки для друзей. «Чашку Ленинградского фарфорового завода, цепочку для часов, статуэтку… Если торговаться, рублей в 300 сможешь уложиться».

Мы выходим с рынка на Костина, мимо репок, редисок и банных веников. «А шаурма? Та самая шаурма на Средном?» – спохватываюсь я. Киосков с шаурмой – целый ряд. К одному из окошек очередь, как в Мавзолей. «Это та самая шаурма?» – спрашиваем мы. Да, вроде та. Простояв десять минут, я получаю в окошке «ИП Григорян» огромный сверток лаваша. Шаурма на Средном поражает не столько вкусом, сколько размерами. В лавашном «кирпиче» всего от души – мяса, овощей и майонеза, который течет рекой. Продавцы в соседних окошках скучают – к ним никого. В конце ряда обнаруживается еще одна вывеска «ИП Григорян» – удивительно, но тут пусто.

Размышляя над загадками бренда, мы идем по Костина, мимо мужиков, которые с остервенелыми лицами грузят картошку, и упираемся в красный «Лексус». Напротив – новое здание «Юникредитбанка». Рынок заканчивается. «И что же делать? – размышляю я, прожевывая шаурму. – Понятно, что все это отстало, отжило и пойдет под снос. Но жалко, очень жалко! А как быть? Если закатать все прилавки в павильон (белый, пластиковый, а-ля «Шайба» на Гордеевском пятачке), рынок умрет. Построить для него, как в Скандинавии, здание из красного кирпича? Это же их история, не наша – неорганично. Какой же третий путь? Какой дизайнер сможет его придумать? Как ни крути, Россия не Европа. И не Азия. Мы евразийцы. В этом президент Путин точно прав.