"Архитектура неорационализма Бастырева"
Какое место занимали зодчие в период хрущевской оттепели и последующего застоя, когда профессия архитектора ставилась на второй план, а на пьедестале почета были строители, решающие важную задачу по ликвидации дефицита жилищного фонда? О том, каким было это «типовое счастье» и как творил нижегородский архитектор Бенедикт Алексеевич Бастырев, подчиняясь главному критерию того времени – экономичности, беседует с вдовой архитектора Ириной Юрьевной Преображенской постоянный автор «Селедки» Олеся Филатова
– О детстве будущего архитектора известно немного. Кем были его родители? Были они как-то связаны с католичеством, ведь их ребенок носил традиционное папское имя?
– Нет, семья была простой, пролетарской. Отец – водитель, мать – медик. Необычным именем его наделил отец, который страшно любил Шекспира. Вот и решил сына назвать в честь главного героя комедии «Много шума из ничего». Имя доставляло много дискомфорта, поэтому муж часто представлялся Геной. А для близкого окружения он так и остался Геной на всю жизнь. Его детство, как и мое, прошло в Соцгороде. Семья Бастыревых проживала в «желтом квартале» на проспекте Кирова в доме под номером 3 до 1944 года, а мы жили тогда на улице Краснодонцев. Когда бомбили район автозавода, на четвертый этаж их квартиры прямиком в ванну попал снаряд, который чудом не взорвался. Во время войны школы одну за другой занимали под госпитали. Еще в 30-е годы заранее была продумана вся инженерная инфраструктура школьной линии, которая работала автономно. В каждом здании было запроектировано свое бомбоубежище на случай военного положения. Грамотное архитектурное планирование района спасло многим жизни и позволило бесперебойно работать медучреждениям.
– Почему Бенедикт Алексеевич вообще решил стать архитектором? Что на него повлияло?
– Безо всякого сомнения, это воспитание в окружении прекрасной архитектуры советского авангарда, со своим особым микроклиматом, красотой исполнения и функциональностью. Впоследствии такими чертами наделил Бенедикт свой радиусный дом на набережной Федоровского. В школьные годы он увлекался резьбой по дереву, занимался спортивной гимнастикой, но главное – много рисовал. Это и определило выбор будущей профессии. В 1951 году он поступил в МАРХИ, где учился вместе с Андреем Вознесенским. В 1957 году в институте произошел пожар, тот самый, про который Вознесенский читал позже со сцены прославленным поэтом:
Пожар в Архитектурном!
По залам, чертежам,
амнистией по тюрьмам –
пожар, пожар!
Дипломные проекты действительно сгорели. Пришлось всё вычерчивать заново, на все про все дали дополнительно два месяца. Потом по распределению Бенедикт попал в Пермь. От того периода сохранился лишь эскиз сграффито для фонтанной ниши в сквере у местного кукольного театра.
– Где начинается карьера Бенедикта Алексеевича после возвращения в Горький?
– В 1959 году он устраивается в «Гражданпроект» в отдел индивидуального проектирования. Через три года сюда же, в Горький, приезжает группа новосибирских талантливых архитекторов-однокурсников: Борис и Алла Нелюбины, Сергей Тимофеев, Галина и Виктор Шевченко. Вот вокруг этого ядра впоследствии и сплотился целый коллектив.
– В 1960-е годы в Горьком наметился небывалый размах строительства и реконструкции города, новые подходы к освоению территорий и планировке микрорайонов. Активно возводились дома по типовым проектам. Серьезной заявкой в индивидуальном проектировании был «радиусный» дом архитектора Бастырева, расскажите подробнее об этом.
– Архитектурную форму здания определил сам рельеф откоса. Сложная линия оврага, подвергающаяся постоянным сильным ветрам, будто сама создавала очертания будущего дома. Заранее был запроектирован магазин «Синтетика», а для жителей со стороны двора были устроены входы-мостики, которые позволяли разобщить движение транспорта и пешеходов. Параллельно начали возводить отдельно стоящие дома-башни из кирпича по типовому проекту, они заметны со всех панорамных точек города.
– Кирпичное домостроение давало больше возможностей для проявления творческой индивидуальности авторов, нежели панельное. Следующим был проект дома на улице Добролюбова с кафе «Океан» (ныне продуктовый магазин), затем три высотных дома в Щербинках. Какие новшества и особенности в эти строения внес Бенедикт Алексеевич?
– Конечно, здания были подчинены строгости линий типовых проектов – башен. В односекционном жилом доме на улице Добролюбова окна были пониженными, чтобы наслаждаться прекрасным видом на живописные точки города. С 1968-го мы стали работать вместе, как раз тогда заложили фундамент будущих четырнадцатиэтажек в Щербинках. Мы их прозвали «три тополя на Плющихе». В Красноярске, где я проходила практику, мы проверяли все на сейсмичность – подверженность землетрясениям. Я тогда полюбопытствовала у конструктора, обследовали ли они по этому принципу наши башни. Он ответил, что нет, так как зона сама по себе не сейсмична и в этом нет необходимости. И тут произошло землетрясение. Конечно, не разрушительной силы, но на последних этажах мебель ходила ходуном. Я сильно была обеспокоена нашими «тополями» и сразу отправилась туда. Они, к счастью, устояли.
– Что входило в ваши обязанности при строительстве домов в Щербинках?
– Я занималась планировкой этажей, делала разрезы, лифты. Помню, ванная комната по проекту была очень маленькой, в ней могла уместиться только раковина и сама ванна. Была возможность увеличить площадь, но новую планировку нам не утвердили.
– Над какими еще проектами у вас получилось работать вместе?
– Шла реконструкция улицы Максима Горького. Сносили ветхие дома. С площади Свободы до 152-го дома были запроектированы четыре отдельно стоящих типовых тольяттинских двенадцатиэтажных дома. Гена занимался рабочими чертежами и решил объединить их в единый комплекс за счет торговых рядов, чтобы закрыть длинный дом в полквартала по улице Володарского, который мы обозвали «китайской стеной». Дополнительно запроектировал колонны для потенциального расширения магазинов. А я делала планировку торговых площадей.
В 1971 году мы стали проектировать дом под номером 152 по улице М. Горького с поворотом на Решетниковскую. Вариантов фасадов существовало несколько, но ни один не утвердили. В то время главным архитектором был Вадим Васильевич Воронков. Он дал ясно понять, что строить надо проще и экономичнее, да чтобы никаких лоджий и балконов. Ведь напротив планировали возвести скромный в архитектурном плане драмтеатр, а он никак не должен был уступать в красоте, тем более жилому дому. На новом проекте лоджии все-таки утвердили, но только на Решетниковской, а по улице М. Горького были устроены маленькие французские балкончики и ниши-носики с вентилируемыми отверстиями для охлаждения продуктов. Тысяча вариантов разрабатывалась и для венчающей части. Весь отдел рисовал разные типы карнизов, Бенедикт выбрал тогда мой вариант, который впоследствии и был реализован. В 1973 году работа над домом была завершена, и мы отправились в отпуск, который оказался предсвадебным.
– Как вы думаете, какой из реализованных проектов, созданных вашим супругом за все время работы в «Гражданпроекте», пользовался наибольшей любовью у горожан?
– Любимым оказался проект выставки боевой техники в Кремле «Горьковчане – фронту», приуроченный к празднованию 30-летия Дня Победы. Еще были живы те, кто в разрушенных цехах автозавода выпускал боевые машины, и те, кто на них сражался. Все было усыпано цветами, даже дула танков и пушек были украшены букетами. Уже после смерти Гены сквер расширили, установили стелу, подсветку там делал наш сын Андрей. А в Кремле и по сей день это место очень популярное и любимое.
– Чаще всего имен архитекторов даже знаменитых и популярных зданий в городе не знают, мы пытаемся это немного исправить. Расскажите еще о заметных проектах, над которыми работал Бенедикт Алексеевич.
– Он был автором жилых домов на проспекте Веденяпина, углового дома по улице Алексеевской, 26, известного как «утюг», проектировал здание Нижегородской академии МВД, делал пристрой к зданию «Гражданпроекта» и НИИ травматологии и ортопедии, участвовал в реконструкции Дворца спорта и театра драмы. Когда стали застраивать район Мещерского озера, его перевели в отдел крупнопанельного домостроения, который он возглавлял в 1976–1980 годах. В это время велось активное строительство блочных домов в городе Эссен, куда ему приходилось часто ездить. Еще Гена как-то сделал макет панельных двухэтажных домов, которые впоследствии реализовал в одном передовом совхозе Нижегородской области. Председатель того совхоза так был доволен результатом работы, что не раз предлагал ему переехать и поселиться по соседству. Бенедикт со всей инициативной группой коллег участвовал в строительстве Дома архитектора, ставшего в каком-то смысле по-настоящему родным местом для нас всех. Он был первым, кто его и возглавил с самого момента открытия. А в 1980 году Бастырев стал главным архитектором «Гражданпроекта», но ненадолго. В 1981 году на рабочем месте у него случился инсульт, тогда еще скорая очень долго не приезжала, уменьшив наши шансы на жизнь. Спасти его не удалось.
– Нет, семья была простой, пролетарской. Отец – водитель, мать – медик. Необычным именем его наделил отец, который страшно любил Шекспира. Вот и решил сына назвать в честь главного героя комедии «Много шума из ничего». Имя доставляло много дискомфорта, поэтому муж часто представлялся Геной. А для близкого окружения он так и остался Геной на всю жизнь. Его детство, как и мое, прошло в Соцгороде. Семья Бастыревых проживала в «желтом квартале» на проспекте Кирова в доме под номером 3 до 1944 года, а мы жили тогда на улице Краснодонцев. Когда бомбили район автозавода, на четвертый этаж их квартиры прямиком в ванну попал снаряд, который чудом не взорвался. Во время войны школы одну за другой занимали под госпитали. Еще в 30-е годы заранее была продумана вся инженерная инфраструктура школьной линии, которая работала автономно. В каждом здании было запроектировано свое бомбоубежище на случай военного положения. Грамотное архитектурное планирование района спасло многим жизни и позволило бесперебойно работать медучреждениям.
– Почему Бенедикт Алексеевич вообще решил стать архитектором? Что на него повлияло?
– Безо всякого сомнения, это воспитание в окружении прекрасной архитектуры советского авангарда, со своим особым микроклиматом, красотой исполнения и функциональностью. Впоследствии такими чертами наделил Бенедикт свой радиусный дом на набережной Федоровского. В школьные годы он увлекался резьбой по дереву, занимался спортивной гимнастикой, но главное – много рисовал. Это и определило выбор будущей профессии. В 1951 году он поступил в МАРХИ, где учился вместе с Андреем Вознесенским. В 1957 году в институте произошел пожар, тот самый, про который Вознесенский читал позже со сцены прославленным поэтом:
Пожар в Архитектурном!
По залам, чертежам,
амнистией по тюрьмам –
пожар, пожар!
Дипломные проекты действительно сгорели. Пришлось всё вычерчивать заново, на все про все дали дополнительно два месяца. Потом по распределению Бенедикт попал в Пермь. От того периода сохранился лишь эскиз сграффито для фонтанной ниши в сквере у местного кукольного театра.
– Где начинается карьера Бенедикта Алексеевича после возвращения в Горький?
– В 1959 году он устраивается в «Гражданпроект» в отдел индивидуального проектирования. Через три года сюда же, в Горький, приезжает группа новосибирских талантливых архитекторов-однокурсников: Борис и Алла Нелюбины, Сергей Тимофеев, Галина и Виктор Шевченко. Вот вокруг этого ядра впоследствии и сплотился целый коллектив.
– В 1960-е годы в Горьком наметился небывалый размах строительства и реконструкции города, новые подходы к освоению территорий и планировке микрорайонов. Активно возводились дома по типовым проектам. Серьезной заявкой в индивидуальном проектировании был «радиусный» дом архитектора Бастырева, расскажите подробнее об этом.
– Архитектурную форму здания определил сам рельеф откоса. Сложная линия оврага, подвергающаяся постоянным сильным ветрам, будто сама создавала очертания будущего дома. Заранее был запроектирован магазин «Синтетика», а для жителей со стороны двора были устроены входы-мостики, которые позволяли разобщить движение транспорта и пешеходов. Параллельно начали возводить отдельно стоящие дома-башни из кирпича по типовому проекту, они заметны со всех панорамных точек города.
– Кирпичное домостроение давало больше возможностей для проявления творческой индивидуальности авторов, нежели панельное. Следующим был проект дома на улице Добролюбова с кафе «Океан» (ныне продуктовый магазин), затем три высотных дома в Щербинках. Какие новшества и особенности в эти строения внес Бенедикт Алексеевич?
– Конечно, здания были подчинены строгости линий типовых проектов – башен. В односекционном жилом доме на улице Добролюбова окна были пониженными, чтобы наслаждаться прекрасным видом на живописные точки города. С 1968-го мы стали работать вместе, как раз тогда заложили фундамент будущих четырнадцатиэтажек в Щербинках. Мы их прозвали «три тополя на Плющихе». В Красноярске, где я проходила практику, мы проверяли все на сейсмичность – подверженность землетрясениям. Я тогда полюбопытствовала у конструктора, обследовали ли они по этому принципу наши башни. Он ответил, что нет, так как зона сама по себе не сейсмична и в этом нет необходимости. И тут произошло землетрясение. Конечно, не разрушительной силы, но на последних этажах мебель ходила ходуном. Я сильно была обеспокоена нашими «тополями» и сразу отправилась туда. Они, к счастью, устояли.
– Что входило в ваши обязанности при строительстве домов в Щербинках?
– Я занималась планировкой этажей, делала разрезы, лифты. Помню, ванная комната по проекту была очень маленькой, в ней могла уместиться только раковина и сама ванна. Была возможность увеличить площадь, но новую планировку нам не утвердили.
– Над какими еще проектами у вас получилось работать вместе?
– Шла реконструкция улицы Максима Горького. Сносили ветхие дома. С площади Свободы до 152-го дома были запроектированы четыре отдельно стоящих типовых тольяттинских двенадцатиэтажных дома. Гена занимался рабочими чертежами и решил объединить их в единый комплекс за счет торговых рядов, чтобы закрыть длинный дом в полквартала по улице Володарского, который мы обозвали «китайской стеной». Дополнительно запроектировал колонны для потенциального расширения магазинов. А я делала планировку торговых площадей.
В 1971 году мы стали проектировать дом под номером 152 по улице М. Горького с поворотом на Решетниковскую. Вариантов фасадов существовало несколько, но ни один не утвердили. В то время главным архитектором был Вадим Васильевич Воронков. Он дал ясно понять, что строить надо проще и экономичнее, да чтобы никаких лоджий и балконов. Ведь напротив планировали возвести скромный в архитектурном плане драмтеатр, а он никак не должен был уступать в красоте, тем более жилому дому. На новом проекте лоджии все-таки утвердили, но только на Решетниковской, а по улице М. Горького были устроены маленькие французские балкончики и ниши-носики с вентилируемыми отверстиями для охлаждения продуктов. Тысяча вариантов разрабатывалась и для венчающей части. Весь отдел рисовал разные типы карнизов, Бенедикт выбрал тогда мой вариант, который впоследствии и был реализован. В 1973 году работа над домом была завершена, и мы отправились в отпуск, который оказался предсвадебным.
– Как вы думаете, какой из реализованных проектов, созданных вашим супругом за все время работы в «Гражданпроекте», пользовался наибольшей любовью у горожан?
– Любимым оказался проект выставки боевой техники в Кремле «Горьковчане – фронту», приуроченный к празднованию 30-летия Дня Победы. Еще были живы те, кто в разрушенных цехах автозавода выпускал боевые машины, и те, кто на них сражался. Все было усыпано цветами, даже дула танков и пушек были украшены букетами. Уже после смерти Гены сквер расширили, установили стелу, подсветку там делал наш сын Андрей. А в Кремле и по сей день это место очень популярное и любимое.
– Чаще всего имен архитекторов даже знаменитых и популярных зданий в городе не знают, мы пытаемся это немного исправить. Расскажите еще о заметных проектах, над которыми работал Бенедикт Алексеевич.
– Он был автором жилых домов на проспекте Веденяпина, углового дома по улице Алексеевской, 26, известного как «утюг», проектировал здание Нижегородской академии МВД, делал пристрой к зданию «Гражданпроекта» и НИИ травматологии и ортопедии, участвовал в реконструкции Дворца спорта и театра драмы. Когда стали застраивать район Мещерского озера, его перевели в отдел крупнопанельного домостроения, который он возглавлял в 1976–1980 годах. В это время велось активное строительство блочных домов в городе Эссен, куда ему приходилось часто ездить. Еще Гена как-то сделал макет панельных двухэтажных домов, которые впоследствии реализовал в одном передовом совхозе Нижегородской области. Председатель того совхоза так был доволен результатом работы, что не раз предлагал ему переехать и поселиться по соседству. Бенедикт со всей инициативной группой коллег участвовал в строительстве Дома архитектора, ставшего в каком-то смысле по-настоящему родным местом для нас всех. Он был первым, кто его и возглавил с самого момента открытия. А в 1980 году Бастырев стал главным архитектором «Гражданпроекта», но ненадолго. В 1981 году на рабочем месте у него случился инсульт, тогда еще скорая очень долго не приезжала, уменьшив наши шансы на жизнь. Спасти его не удалось.
