Не так давно департамент образования штата Нью-Йорк обнародовал список из пятидесяти слов, которые не рекомендуется употреблять на школьных уроках и использовать при составлении тестовых заданий. Теперь учителям нельзя, например, произносить слово «динозавр», поскольку оно намекает на эволюцию, а следовательно, обидит креационистов. Слово «бедность» нанесет несмываемое оскорбление детям, чьи родители ищут работу, а «рабство» – маленьким, но гордым афроамериканцам. Под запрет угодило даже невинное с виду birthday: оказывается, свидетели Иеговы дни рождения не отмечают – и юные адепты могут быть жестоко травмированы, услышав о диковинном ритуале погрязших во грехах одноклассников.

Чиновники нью-йоркского «минобра» сами напоминают детей, о чьих чувствах они проявляют столько заботы: если покрепче зажмуриться, то вся «бяка» исчезнет сама собой. Однако, как понятно любому взрослому, косметический ремонт языка проблем не устранит, а вот дезориентировать способен наверняка. Дошедшая до маразма политкорректность воспитывает образцовых обитателей «дисциплинарного зоопарка», абсолютно не готовых к столкновению с неподвластной школьным директивам суровой реальностью. Трагикомическим предостережением из викторианской эпохи могла бы послужить история с искусствоведом Джоном Рескиным. Воспитанный на лучших образцах античной скульптуры, он потерпел сокрушительное фиаско во время первой брачной ночи, увидев – о, ужас! – лобковые волосы дражайшей супруги. У греческих статуй никаких волос не было. Ошеломляющее открытие сделало Рескина полным импотентом (прошу прощения, «человеком с эрекционным ограничением»), убежденным в том, что его жена – монстр.

Переходящая в моральный терроризм стыдливость травоядных либералов плохо вяжется с плотоядным внешнеполитическим мессианизмом. Воевать-то приходится везде. И даже там, где какой-нибудь местный хромой бродяга выстрелит вам в глаз отравленной стрелой, несмотря на то, что вы политкорректно назвали его «альтернативно развитым субъектом гибкого расселения». (Может быть, как раз за это и выстрелит.) Отсюда – нервные срывы, мстительная ненависть к аборигенам и длинная очередь к полковому психоаналитику.

Голливуд как может восполняет пробелы кастрированного образования. Как это ни парадоксально, но именно «Фабрика грез» вынуждена впрыскивать своей целевой аудитории необходимую дозу расколдованной действительности. Ставший, наконец, трехсерийным мультфильм «Мадагаскар» – настоящий «роман воспитания», этакое гегельянское восхождение от абстрактного к конкретному. (Искушение всерьез подключить «Феноменологию духа» в качестве интерпретационной схемы было на корню подавлено в ходе жесткой самоцензуры.) Путешествие на вольную (и потому опасную) историческую родину и обратно сталкивает с непреложной истиной: реальность кусается! И вести себя следует соответственно. Образцы для подражания – слаженная команда не склонных к этическим рефлексиям пингвинов и боевая старушенция, чья юность явно пришлась на эпоху, любовно показанную Мартином Скорсезе в «Бандах Нью-Йорка». Тогда умение зарядить кистенем в ухо было необходимым инструментом выживания. Вопль «Мы – ньюйоркцы!», которым испуганные персонажи периодически себя подбадривают, является, вероятно, напоминанием о том, что родной город и сам когда-то звался «каменными джунглями». Однако, давая волю естественной агрессии, главное не ошибиться с выбором объекта. В оптическом прицеле пробужденных инстинктов полосатый круп лучшего друга (да не обидится никто, кто мог бы обидеться) превращается в отличный стейк. Конечно, «Мадагаскар» не «Южный Парк» и все заканчивается благополучно – гламурный царь зверей переходит на «холодные, как лед» суши, но обладателям аппетитных крупов осторожность не помешает. (Как бы отреагировали герои «Подводной братвы» на смену львиной диеты, лучше не спрашивать. «Мирное урегулирование» всегда устанавливается за счет каких-нибудь малозначительных тунцов.)

Последняя – самая зрелищная – часть «Мадагаскара» посвящена уже не третьему миру, а закосневшей в традициях старушке Европе. Проверенный колониальный вариант в стиле «поматросил и бросил» оборачивается в итоге «планом Маршалла» по спасению хиреющего цирка и совместной гастролью с европейскими коллегами. Без шпилек, конечно, не обошлось. Вояж заокеанского зверья по Старому Свету дает возможность слегка поглумиться над его обитателями. Так, например, в одном из самых веселых эпизодов фильма кровожадная Шанталь Дюбуа, преображаясь в Эдит Пиаф, поднимает на ноги покалеченных полицейских песенкой «Non, Je Ne Regrette Rien». Но шутки шутками, а международный прокат вещь немаловажная. Надо уметь вовремя остановиться. Поэтому даже русский тигр Виталий (sic!) заливает горе не водкой, а борщом.

P. S. Политкорректность, впрочем, как и простая вежливость, пока не про нас. Душа переполняется беззаконной гордостью: в российских школах и учителя, и ученики радуют кипучим лексическим богатством. Знакомая переводчица, подрабатывающая на пенсии в школе, нервно посмеиваясь, рассказывала, как оставленный после уроков малолетний перец на вопрос о Present Perfect с чувством ответил: «Да заебали вы, Нин Михална, своим английским!». Да уж, такой и без английского нигде не пропадет.