После майского текста «Миротворцы», – в котором я попыталась описать модель нашего, творческой интеллигенции, компромиссного, гуманитарного отношения к протесту как категории и форме гражданского бытия, – другой колумнист «Селедки» Игорь Кобылин долго пытался выяснить у меня, какова же оценка Эмилии Новрузовой этого самого описанного ею отношения. Я твердо стояла на удобной позиции «это данность». Через два месяца, – глядя, как экскаватор незаконно, безнаказанно и под защитой БСН разрушает уникальный фасад дома № 107 на улице Горького, – я осознала, насколько этот компромисс обоснован. И как легко из него, оказывается, вырваться.

Историю дома Чеботарева теперь знают все. Каменный особняк. С мезонином. В два этажа и с тремя разными фасадами. Пример каменной застройки середины XIX века: нижегородский купец Лизакин заказал этот проект в 1859 году молодому тогда архитектору Фельдту. Как только у градозащитников появилась информация о грядущем сносе, и справку, и красивые фотографии выложили в соцсети, чтобы привлечь всеобщее внимание. Не удалось. Даже несмотря на то, что известные московские журналисты Кашин и Козенко рассказали о ситуации в федеральных СМИ.
На защиту встали всего порядка 30 человек – доктора исторических наук, журналисты, общественные деятели и активисты Нижегородского гражданского движения. В том семичасовом противоборстве мы одержали кучу тактических побед: у нас на руках было распоряжение прокуратуры о необходимости проведения проверки и приостановлении работ, акт экспертизы, доказывающей, что дом № 107 является вновь выявленным памятником, доказательство того, что ордер на снос в соответствующем реестре административно-технической инспекции не зарегистрирован, не говоря уже о куче нарушений, включая отсутствие опознавательных знаков на месте проведения работ. Зато мы проиграли стратегически. Перед БСН бумажками можно не трясти. Иммунитет у них.
За следующие три недели расширенный в боевых условиях актив градозащитного движения собирался трижды. В попытках выработать программу действий.
Драться с бойцами специального назначения – глупо. Больно. Вставать перед экскаваторами, бульдозерами и прорабами, способными привезти выписку из реестра АТИ с зарегистрированным там два дня назад документом, при условии, что утром записи в реестре не было, – дважды глупо. Потому что унизительно и бесполезно. Рассчитывать на поддержку широкой общественности – трижды глупо. Потому что не пойдут, не сочтут нужным, не смогут.
Решили пойти по правовым рельсам. Конечно, могут пустить электричку навстречу, но БСН явно больнее. Сейчас юридически подкованные эксперты при поддержке адвокатов готовят иск – подвергнут сомнению законность знаменитого постановления № 78, которым правительство отказало 76 объектам историко-культурной среды во включении их в реестр вновь выявленных памятников архитектуры.
Тут ведь есть красивый нюанс. Постановление вышло в 2011 году. Тогда уже действовал регламент проведения экспертизы, на основании которой объект может быть включен в реестр или не включен. Экспертизу эту могут провести только аттестованные федеральные эксперты. В Нижегородской области их таких зимой 2011-го насчитывался один, который экспертизу ни по одному из 76 объектов не проводил. Сейчас аттестованы пятеро. Все они интеллигентные люди. Под гнетом хорошей репутации и, в отдельных случаях, династических принципов. И я страшно сомневаюсь, что кто-нибудь из них решится своей рукой подписать смертный приговор ценностям, изучению которых они посвятили свою жизнь.
Кстати, знаете, выяснилось, что дома, правда, живые. И когда не прям уж вписанный в культурный контекст, но четко понимающий законы наноэкономики своего холодильника бульдозерист начал ломать прочные опорные стены и балочные перекрытия дома № 107, было очень четкое, неизбежно книжно описываемое мозгом ощущение, что на твоих глазах происходит убийство. Потому что жуткий скрип, скрежет, глухой звук разрушаемого целого.
Собственно, доктор исторических наук Стас Дмитриевский так и сказал суетливым (под)полковникам ГУВД: мол, стою перед бульдозером, нарушая КоАП, в особых условиях – предотвращаю совершение преступления, предусмотренного Уголовным кодексом Российской Федерации. Но в ГУВД ответ не засчитали. Стас отсидел 12 суток.
Вообще, зрелище не для слабонервных. Но можно морально подготовиться. Мы с редакцией «Селедки» поможем особо эмоциональным: на соседней странице список домов, которым в ближайшее время грозит снос. Постарайтесь ходить окольными путями, чтобы не натолкнуться случайно на неприятные сцены из новой жизни старого города.
Но вернемся к рельсам. И добавим к ним шпалы информационной войны. Ее решено вести самыми изощренными методами: консолидировать стойких арт-акционистов – перформансы, концерты, экскурсии; рассказывать о том, что пока не снесли, отстаивать право ценных исторических объектов на жизнь в мегаполисе, создавать инфоповоды. А тем временем один мой хороший друг – молодой, умный и талантливый архитектор – сказал на днях, что готов защищать памятники, но только те, которые он сочтет нужным защищать. Дом Чеботарева, например, в его системе координат защите не подлежит. Говорит, совершенно непримечательный особнячок, да и рыбой там пахло. Про красивый деревянный дом № 98 на Большой Покровской, снесенный этим же летом – за пару недель до дома Чеботарева, – я даже спрашивать не стала.
А это уже анархо-постмодернизм какой-то, простите.
Молодые архитекторы сбрасывают с корабля «уникальные образцы каменной застройки».
Группа «экспертов» из ННГАСУ, в котором эту молодую поросль готовят, под предводительством профессора Анны Гельфонд проводит-таки экспертизу 76 объектов, благодаря которой их выводят из-под охраны.
Начальник отдела госконтроля и учета объектов культурного наследия областного Управления госохраны Светлана Зеленова в своей диссертации представила методику определения культурной ценности объектов архитектурного наследия. Если применить ее методику для оценки дома № 98, он наберет 96 баллов и получит статус «особо ценного объекта».
Параллельно группа инициативных молодых людей занимается тем, что собственными руками снимает наличники с заброшенных гнилушек, чтобы сохранить их. Тем же, но официально занимается и инициативный директор научно-исследовательского предприятия «Практика» Забельский, который собирает коллекцию деревянных наличников в Городце. Планирует открыть там музей.
Собственно музей деревянной архитектуры и зодчества на Щелковском хуторе сейчас пребывает, мягко говоря, в сложном состоянии. Дом Клочковой, в порядке прецедента перенесенный на территорию этого музей с Варварки, – частично за счет средств застройщика, который освобождал площадку под строительство, частично за счет НИП «Этнос» – стоит сейчас на Щелчке, никому не нужный, заброшенный, вне экспозиции и без коммуникаций. Гниет. Как и многие другие объекты, в том числе памятники федерального значения.
А ведь перенос одного здания стоит не один миллион рублей. И это один из предлагаемых вариантов сохранения архитектурного наследия нашего города. Еще можно реставрировать. И как наиболее оптимальный, по скромному мнению автора этих строк и большинства ее соответствующим образом квалифицированных знакомых, вариант – создать архитектурный заповедник в историческом центре. Точнее на той территории, которая от него осталась. Все-таки за последние лет пять в неравной борьбе с застройкой и «развитием города» погибло многое.
При этом под охраной городской власти сейчас находятся порядка 400 объектов – в том числе все церкви, особняк Маркина, особняк Сироткина, дворец губернатора, здание Городской думы, Арсенал, доходный дом Бугрова, усадьба Рукавишниковых.
А региональные тележурналисты в своих аналитических итоговых программах проводят интерактивные опросы с формулировкой: «Что делать с памятниками архитектуры, если они мешают развитию города?»
Этим же летом стало известно, что на территории Зеленого Города – памятника природы регионального значения на минуточку – планируется реализовать масштабный девелоперский проект, в результате которого должны переселить больше тысячи местных жителей и вырубить множество деревьев. Ради такой благой цели этой части территории уже поменяли паспорт – там теперь рекреационная зона. То есть строить можно.
Видите теперь поле боя? Действуют только конкретные люди и логика конкретных ситуаций. И никаких констант. Никаких спасительных универсальных механизмов. В таких условиях широкая общественность занимает крайне сдержанную позицию – ибо не понимает, на чьей стороне правда, но хорошо чувствует, на чьей стороне сила.
Еще раз по поводу силы. В Архнадзоре, куда, растерянная, я звонила за советом на следующий после сноса дома Чеботарева день, мне сказали, что у них бывали случаи, когда, спасая старую Москву, градозащитники вступали в бой с ОМОНом. Мне вспомнилось, как утром мы друг друга останавливали от того, чтобы броситься под бульдозер. Через три часа с замиранием сердца смотрели на двоих смельчаков, спокойно ушедших в разрушаемый в этот момент дом и тем самым остановивших снос на полтора часа. И как еще через час 10 человек разом кинулись останавливать начавший работу бульдозер. Кричать им «Подождите! Это же опасно!» никто из оставшихся не стал. Просто для них там, около бульдозера, места не оставалось.
Я это к чему, собственно, все.
Текст этот выйдет под рубрикой «Город».
Города, конечно, меняются. Но если в них не оставлять ничего, что бы могло маркировать культурную идентичность людей, в нем живущих – живущих в разное время при разных правителях, – пропадает еще одна константа, на которую можно уверенно опираться в эпохи больших перемен.
И сейчас я могу ответить колумнисту Игорю Кобылину куда четче, чем тогда, в «Буфете». Угловатый наш интеллигентский компромисс возможен ровно до тех пор, пока есть точки опоры. Когда их начинают методично выбивать из-под ног в аккуратных и чистых туфлях и туфельках, это уже война. А от всеобщей воинской уклоняться не в наших традициях.