– На рубеже XX–XXI веков в нашей стране произошло очень интересное явление: городская среда среагировала на общественные и экономические изменения бурным расцветом временных и нестационарных объектов. В моей диссертации была гипотеза, что чем нестабильней общество, в котором мы живем, тем больше временных форм архитектуры, потому что фундаментальная архитектура – про традиции и эволюционное, постепенное развитие, она не предусматривает таких мелких вкраплений, и все функции заключены в зданиях. Например, в советское время у нас почти не было временных сооружений, кроме киосков «Союзпечать» и «Мороженое».

 

Гипотезу о том, что общественные обострения приводят к развитию временных форм, я решила проверить в разных городах мира: когда путешествовала, всегда отмечала, где таких конструкций больше, а где меньше. Например, году в 2002-м в Швеции временных сооружений почти не было, максимум общественные туалеты и какие-то небольшие незаметные объекты, а буквально через шесть лет я приехала туда снова – и не узнала Стокгольм: развалы, цветы, сувениры. Оказалось, что к власти пришла другая партия – это привело за собой виток инфляции, после чего активизировались временные формы торговли. Дело в том, что общественные изменения не умещаются в традиционных формах архитектуры, созданных задолго до них – им нужны новые формы, которых пока не существует, поэтому архитектура и адаптируется.

 

Если мы рассмотрим изменения, произошедшие у нас, в России, то увидим, что большие стационарные магазины не отражали потребностей общества к переменам, поэтому вместо них появились сначала небольшие павильончики, потом побольше, а потом и такие, которые формировали городскую среду. Иногда это были заборы, которые ограждали стройку, – например, долгое время мы видели, как такой павильон прикрывал строительство «Республики» на площади Революции. Иногда павильоны заполняли пустоты между зданиями, а иногда работали и как скульптуры – торчали в свободном пространстве и организовывали движение вокруг.

 

В какой-то момент было затишье, города почистили от временных объектов, но сейчас идет новая волна – город понял, что без нестационарной торговли он теряет многое, ведь такие мобильные формы сервиса делают среду более доброжелательной, особенно если это общепит: не купить батарейки в ларьке, как раньше, а взять кофе и посидеть на лавочке. Всё это адаптирует человека к среде и среду к человеку.

 

 

 

 

 

– Настоящей революцией было появление в начале 90-х киосков, которые работали 24 часа в сутки – помню, такой «комок» стоял на площади Минина, рядом с нынешним KFC, где раньше было кафе «Олень». В целом на Минина все было культурней и не было особо разгульных мест, потому что рядом начальство, а вот уже на площади Свободы, например, стояло множество киосков, в которых можно было купить знаменитый спирт Royal, пиво различных иностранных марок, водку Rasputin со знаменитым подмигивающим Распутиным и поддельный польский ликер Amaretto. С алкоголем вообще было всё просто: лицензии тогда то ли не требовались вообще, то ли стоили очень дешево.

 

Совсем другого рода был знаменитый киоск на площади Минина – не коммерческий, не пивной и не сигаретный, а обычный киоск «Союзпечать», который даже имел свое сленговое название «Ящик». Он стоял на углу сквера, где находится памятник Козьме Минину – памятник старый и не такой пафосный, как сейчас, а гипсовый, с поднятой рукой непропорциональной длины. Киоск торговал обычными советскими газетами, но стоял в очень удобном месте, поэтому был главным местом для нас, тусовочной молодежи семидесятых-восьмидесятых.

 

Там с большой вероятностью вы могли встретить того, кто вам нужен, там завязывались знакомства романтические и не очень, складывались компании «на выпить» без какого-либо повода и происходила такая, говоря современным языком, туса. Возникали какие-то коллаборации по интересам, после чего люди рассасывались по ближайшим алкогольным точкам в зависимости от денежного достатка: кто побогаче, шел на веранду ныне несуществующей гостиницы «Москва», кто победнее – в кафе «Спорт». Киоск потом перенесли напротив, где сейчас остановка общественного транспорта, и как-то все само собой разрушилось. Еще пару лет люди продолжали там встречаться, но даже когда его вернули на старое место, атмосфера ушла, ну, и пришла человеческая разобщенность: кто-то умер от наркотиков, кто-то от стакана.

 

 

 

 

 

– Киоск, в котором я работал, стоял первым в ряду таких же душных железных коробок на улице Горького (сейчас там автобусная остановка и скверик, упирающийся в Звездинку). Из моего окошка, в которое пролезала только рука с наличными, компакт-диском или кассетой, было видно дорогу в парк Кулибина и будку с охранниками возле больницы. Охранников помню, потому что мой босс, ИП Шкодкин, приплачивал им, чтобы присматривали за ларьком по ночам. Как стражи выполняли уговор, не берусь судить, замечу только, что пару раз, когда я не мог уехать из верхней части на Автозавод, тайком возвращался на работу после полуночи и ночевал в киоске.

 

Это была работа моей детской мечты: сидеть в маленьком пространстве, окруженном музыкой. Этих трех летних месяцев, что я проторчал там в 2002 году во время каникул между первым и вторым курсом, оказалось достаточно, чтобы узнать, как это устроено. Cмены с напарницей мы делили по неделям, потом менялись: она переходила в мой, где продавали в основном зарубежную музыку на CD, а я на её место, в том же ряду, через пять киосков вниз, торговать русским роком на кассетах. Смену сдавали боссу в воскресенье вечером: закрывали кассу, вынимали недельную выручку, пересчитывали поштучно товар на витрине и в запасниках.

 

Новое привозили по понедельникам. Не знаю, по какому принципу подбирали ассортимент. Похоже, было, то, что впарят на базе оптовых закупок. Со временем я стал составлять свои списки заказов, учитывая чарты MTV и популярных радиостанций. Заказывал и на свой вкус. Первый раз босс с недоверием взял мой список и сказал, что не знает, кто такие Dead Can Dance и Joy Division. Договорились, что если не продам, то выкуплю в счет ближайшей зарплаты, – к следующему понедельнику я продал всю коробку и накатал список в два раза больше прежнего.

 

Радио, телик, музыкальные ларьки и киоски звукозаписи тогда были единственными источниками музыки. Продвинутые тусили на «куче» и толпились в тесной каморке «Правительства звука», а я включал то, что мне нравилось самому и что не звучало нигде. Иногда прибегали меломаны, но в основном люди покупали то, что было на слуху в массмедиа, а тетки из соседних ларьков настаивали на «Руки вверх!» или Круге.

 

Земфира, «Мумий Тролль», «Ленинград» никогда не залеживались дольше пары дней, а по выходным я включал в динамиках «Хит-парад двух столиц» радио Maximum и ставил на витрину обложкой тех, кто был в топе: играли Nickelback – народ покупал Nickelback, вышла новая песня The Cure – сборник хитов Смита улетал в тот же вечер. Лучшим по продажам тогда был новый альбом Мумий Тролля «Меамуры» – первые двадцать дисков ушли, пока играл первый трек, а я так и не успел послушать пластинку в первый день, потому что все раскупили в считаные минуты.

 

Когда осенью я вернулся в альма-матер, через месяц все ларьки на той остановке закрыли и снесли в пользу строительства сквера. Знаю только, что ИП Шкодкин переехал на остановку «Университет» и его киоск стал более солидным – не железная коробка, а пластиковый микродомик со стеклянными дверями. Однажды я навестил его – поздороваться и узнать, как дела. Он сам сидел за прилавком, слушал Сезарию Эвору и как-то с грустью заметил, что все хорошо. Мы попрощались, и я поспешил домой – качать новую музыку в soulseek, блогах и на пиратских сайтах.