Как у любого ребенка с советским детством в городе Горьком, у меня были хохломской столик и стульчик, которые виделись мне простой мебелью. Ежедневное созерцание красных ягод и золотых листьев на черном фоне заставило меня воспринимать хохлому сугубо утилитарно. Как, например, мой знакомый, состоятельный владелец гжельского унитаза, воспринимает это бело-синее чудо. А вот первое осознанное соприкосновение с народно-художественными промыслами случилось, когда мне было лет шесть. Папа подарил матрешку, внутри которой был еще выводок таких же очаровашек, как первая. Разумеется, мне было интересно, откуда она взялась. И папа рассказал: эту матрешку выточил мастер-старик своими руками в полутемной избушке, где пол засыпан стружками, пахнет свежеструганым деревом, а свет пробивается через маленькое окошко. Старушка-художница подарила кукле лицо, платок и сарафан в цветах. Сказка возымела действие: уважение к работе мастера заставило меня хранить матрешку на полке как память о далеком безымянном старике. Правда, спустя тридцать лет я узнала, что это была не сказка.
Однажды в приступе автотуризма мы с друзьями оказались в Вознесенском районе Нижегородской области, где нас, конечно же, занесло в музей полхов-майданской матрешки. Стеклянные шкафы и полки, полные русских красавиц, расписанных вручную, буйство красок и форм. И вот экскурсовод предлагает посмотреть, как же рождается матрешка. Нас ведут по сельской улице, мы сворачиваем в огороды, подходим к строению старой бани и попадаем к мастеру-кустарю в ту самую полутемную избушку, где пол засыпан стружками, пахнет свежеструганым деревом, а свет пробивается через маленькое окошко. Все так, как рассказывал отец. Ручной труд, пыль в воздухе, полумрак. О том, что на дворе XXI век, шептал только электрический привод примитивного токарного станка. «А у нас электричество появилось в 1961 году, когда первый человек в космос полетел», – смеялся мастер и точил заготовки.
Выяснилось, что расписывают матрешек в основном пенсионерки – по зову души и от желания заработать к пенсии. Раз в неделю появляются скупщики, забирая оптом деревянных красавиц за немыслимые копейки, но мастера и тем довольны. Так живет промысел, держась на стариках-кустарях да пенсионерках, чьи пальцы уже не отмываются от краски. Так же живут и вовсе не кустарные производства. Я, например, и не знала, что, оказывается, мастер филиграни, воплощающий морозные узоры в серебряной проволоке, зарабатывает в месяц почти столько же, сколько стоит один подстаканник. «Уезжает молодежь из Казакова, учатся и едут деньги зарабатывать. Талантливые даже ювелирами становятся! Ну, а что тут делать? Тут перспектив нет», – сетует пожилая работница фабрики, шлепая резиновыми сапогами по вачской грязи.
Знают ли эти золоторукие, но страшно бедные мастера, что там, в далеком Нижнем Новгороде, в кремле, о них думает целый сонм холеных чиновников с зарплатами, премиями, служебными автомобилями и секретаршами? В курсе ли они, что есть даже бюджет на пиар промыслов? Да вряд ли. Они даже слов таких не знают. Зато знают другие – непечатные – и с удовольствием сыплют ими в частном разговоре о властях и их трогательной заботе.
Кроме чиновников, лучше самих промыслов себя чувствуют перекупщики. Знаете, почему я всем своим иногородним друзьям советую поехать лично на производство, а не приобретать продукцию НХП в красивых городских магазинах? Потому что я не хочу, чтобы они переплачивали две-три цены и эти деньги оседали в карманах целой армии посредников. Лучше посетить магазинчики при производствах и сельских музеях. Когда наша «экскурсия» смела полугодовой запас подстаканников, ложечек, брошек и сережек в «Казаковской филиграни», тамошние мастера не скрывали восторга. «Вот бы всегда к нам так приезжали!» – вздыхали они.
Да, там магазинчики без красивых вывесок и витрин, но вы будете удивлены душевности и ценам. А если повезет – увидите, как рождается хохлома, филигрань, матрешка, свистулька или шитье. Ну, и узнаете горькую правду, что промысел держится на стариках, что люди живут бедно. Это, конечно, сильно разнится с чиновничьими отчетами и рекламными буклетами о нашей гордости – промыслах.
Что же делать?
На самом деле чиновники спасают промыслы уже на протяжении полутора веков. В 1885 году Московское губернское земство, обеспокоенное бедственным положением художественных производств, открыло в Москве Государственный центр возрождения художественных промыслов, в рамках которого и начала осуществляться поддержка художественной промышленности. Благодаря этим мерам, перекочевавшим и в советскую действительность, к 1985 году российская художественная промышленность не имела аналогов в мире. Тысячи мастеров работали на художественных предприятиях, которые имели не только свои училища, но и музеи. В 1990-е годы спасение было остановлено и возобновлено практически в 2000-е годы. Упущенное десятилетие позволило утратить сеть музеев и училищ, растерять сеть сбыта, кадры и не вырастить молодую смену. В качестве спасательного круга промысловикам бросили любимый госзаказ. Достался, правда, не всем. Но счастливчики клепают подарочных хохломских двухглавых орлов для чиновников и филигранные паровозы для железнодорожников. Иногда миниатюрные нефтяные вышки для нефтяников. Разумеется, это в какой-то мере поддерживает производства, но счастливчиков слишком мало для региона – рекордсмена по числу сохранившихся промыслов. Эксперты, которых никто не слышит, приходят к мысли, что стоило бы вернуть дореволюционный опыт – помогать создавать производителям собственные торговые сети, придумать льготное налогообложение и консультировать их в создании конкурентоспособной продукции. Унитазы и ночные вазы, конечно, актуальны, но это не значит, что их стоит расписывать теми же цветами, что и ложку к обеду. Компьютерных мышек это тоже касается. Это неинтересно и пошло – вещь должна быть аутентична.
А теперь найдите во всем этом слова «продвижение» или «пиар». Впрочем, можете не искать – их там нет. Потому что альбомы с фотографиями изделий и историей промыслов издавались всегда, но не были во главе угла и не назывались основным средством по спасению. А сейчас буклетик – это важное и главное, на него выделяют деньги из бюджета, его презентуют, о нем трубят. Правда, эффект обратный. Чем больше чиновники носятся с расписными торбами и буклетиками, тем хуже. Потому что время идет, реальной помощи промысловики не получают, все достается перекупщикам и красивым магазинам, а старые мастера уходят, не передав секретов, молодежи не нужна кропотливая копеечная работа. И буклетики эти тут как мертвому припарка, потому что они зовут в дорогие магазины делать прибыль продавцам – все ж с умыслом. А должны звать в дорогу – на производство, в избушку к деду-кустарю, чтобы видеть, как рождается матрешка из-под его мозолистых рук, как расписывается поднос, как газовой горелкой составляется филигранный узор.
Пока чиновники не удосужились сменить стратегию, можно сделать свой вклад в спасение промыслов. Выбрали день, договорились об экскурсии (а на селе гостям всегда рады!), сели в машину и отправились туда, где ничего не знают про продвижение и бюджет, но виртуозно работают руками. Понимание, что это надо видеть самому и показать своим детям – самый действенный пиар. А главное – бесплатный.