«Валерий Панюшкин – сопливый и плаксивый», – говорят мне люди о текстах, в которых автор не плачет, и дети никогда не плачут, а плачут как раз читатели. В этом меня обвиняют. Вообще у меня есть склонность к эмпатии, я практически всем людям симпатизирую. Очень смешно как-то сказал на эту тему бывший директор издательского дома «КоммерсантЪ» Леонид Милославский: «Если Панюшкина послать на съезд беременных, он вернется оттуда беременным».
★ ★ ★
Большую часть времени моей работы в «Коммерсанте» изданием руководил Андрей Витальевич Васильев, а он гений. То время было счастливое. В других изданиях было значительно тяжелее работать. Васильев, несмотря на то что мои материалы были совсем неформатными для газеты, как-то умел их туда включать. Помню, что было абсолютным счастьем выдумывать заголовки, самые прекрасные из которых, конечно же, печатать было нельзя по этическим соображениям. Например, когда началась иракская кампания и убили какого-то важного шиитского лидера, мы общими усилиями придумали заголовок «Шиит happens». В то «коммерсантовское» время было ощущение влиятельности. Оно до сих пор есть, но, как говорит Леонид Парфенов, «полынья вокруг Серой Шейки все сужалась». Раньше можно было влиять на законы, на решения правительства, сейчас на все это воздействовать невозможно. Немного можно влиять в сфере здравоохранения и образования, еще в сфере экономики, но я про это ничего не понимаю, а во всем остальном – нет.
★ ★ ★
Такой журнал, как «Столица», существовать может, но очень недолго. Не из-за отсутствия денег, а потому что это сплошной праздник. Вот сколько дней праздника вы можете выдержать? Бывают трехдневные свадьбы – вот это максимум, где под конец все измотаны. Здесь была ровно такая же ситуация. Первый месяц нам было офигенно весело, второй еще веселее, третий совсем офигенно весело, четвертый так офигенно весело, что как-то уже хотелось остановиться. Когда ты очень веселишься целый год, последние полгода ты веселишься, сжав зубы, потому что люди веселиться бесконечно не могут.
★ ★ ★
Никаких специальных средств массовой информации я не читаю и не смотрю. Подобрал более-менее ленту в Фейсбуке, чтобы там были люди, с которыми мне интересно, так за два года не упустил еще ни одной новости. Фейсбук ведет на совершенно разные источники – от «Эха Москвы» до «Спутника и Погрома». Несколько раз пытался влезть и поглядеть на габреляновские творения. Так вот, это все феерически глупо. Вот со «Спутником» я люто не согласен, но это хотя бы не глупо. При этом я ничего плохого в глупости не вижу. Люди не обязаны быть умными, для успеха ум не нужен.
★ ★ ★
Журналист – это очень простая профессия. Овладеть ею можно быстро, но журналистского образования не существует в России нигде. Это не значит, что журналистского образования не существует вовсе. В Америке и Европе оно существует. В России же есть более-менее один жанр – заметка, и немного еще практикуется интервью. Правда, интервью никто брать не умеет. Посмотришь, как западные люди это делают, как они, что называется, «гоняют макаку по клетке». У нас так не могут. Подобного образования действительно ужасно не хватает, но оно может вестись исключительно на английском языке, потому что современная журналистика – это штука англоязычная.
★ ★ ★
Все, что нужно знать о журналистике, я рассказываю за полтора часа. За это время я объясняю простейшую композиционную схему, поясняю, что такое плотность текста, и даю несколько основополагающих стилистических рекомендаций. Сам я учился журналистике методом тупого копирования. Когда понял, что ни черта не знаю, как пишутся журналистские материалы, стал брать тексты, которые мне интересно читать, и пытался делать то же самое, буквально слово в слово. Как-то мне нужно было идти на интервью к Борису Гребенщикову, и я смотрел, как в журнале Newsweek сделано интервью с Томом Уэйтсом. Тщательно переписал вопросы, немного отредактировав их, чтобы они относились не к Тому Уэйтсу, а к Борису Гребенщикову. Когда вышло это интервью в журнале «Матадор», все орали, что интервью гениальное, что оно фантастически прекрасное, какое-то невероятное, а я ведь его украл. Если рациональной методики обучения нет, то есть восточная методика, когда ученик тупо повторяет движения учителя. Он не понимает зачем, просто повторяет. Все равно так, как у учителя, не получится, а получится специфический национальный продукт, индивидуальный стиль. А вот если будешь пытаться делать специфический национальный продукт в индивидуальном стиле, то выйдет говно.
★ ★ ★
Мне бы, конечно, очень хотелось, чтобы журналисты в регионах занимались какой-то своей жизнью и слали бы всю эту федеральную повестку дня очень далеко, потому что она вся выдуманная. Преодолеть ее на федеральном уровне невозможно, а вот в регионах можно сказать фразу: «Это все московская херня». В Москве такую фразу сказать нельзя, потому что мы и есть московская херня. Это окно возможностей. Живем мы тут своей жизнью, и идите в баню со своими «Едиными Россиями», войнами, пенсионными фондами и прочим. Личное впечатление от региональных журналистов такое, что, как правило, они очень держатся за свою работу. Ну, уволят тебя, почему ты думаешь, что работа таксиста хуже, чем та фигня, что ты тут делаешь. Тем не менее люди мне постоянно говорят: «Во-о-от, вам в Москве хорошо, у вас мест много, где работать можно, а у нас тут только одно издание, и всё». Но оно ж говняное, что ты за него держишься? Непонятная для меня вещь. При том, что в регионах можно бояться значительно меньше, люди почему-то боятся как раз значительно больше. Есть у меня друг в городе Касимове. Однажды я к нему приехал в гости, а он извинился, что в день моего приезда должен пойти на день рождения к какому-то местному священнику. Наутро смотрю – он встает какой-то мрачный, спрашиваю: «Че, напился, что ль, вчера?» – «Ну, напился, – говорит, – но дело не в этом, мэру я морду набил». – «Ну что уж ты», – говорю. А он такой: «Да мэру-то надо было морду набить, но у попа в доме как-то неудобно». Все всех знают, все, конечно, ближе, живее в нестолице, но вот посмотрите на Аксану Панову из Екатеринбурга, которая рисовала вокруг ям на асфальте лица местных начальников… Ну, посудили, но ведь даже не посадили. И ее проекты становятся только успешнее с каждым разом. Очень хочется, чтобы в России, помимо Москвы, появился еще какой-нибудь второй город. И из Москвы это не получится сделать, нельзя оттуда заявить, что вот Нижний Новгород тоже теперь важный центр.
★ ★ ★
Мне кажется, главная беда времени, в котором мы живем, в том, что все персонажи однозначные, все очень одинаковые. То есть Путин либо моральный авторитет и вождь нации, либо кровавый палач. В зависимости от того, к какому идеологическому лагерю вы относитесь. Представить то, что человек содержит в себе разные черты и может совершать похвальные и дурные поступки одновременно или последовательно в течение своей жизни, современный человек в России не может. А это довольно глупо, потому что все люди ровно такие, и, например, никакую хорошую литературу, которая трактовала бы персонажа однозначно, представить себе невозможно. Наташа Ростова такая прекрасная, но что она творит с князем Андреем? Или Гумберт Гумберт такое чудовище, но какая же у него красивая любовь. Герой последней моей книги Евгений Ройзман тем и интересен, что он персонаж сложный, и я этой сложностью увлекся. Сам он книгу, подозреваю, видел, но никак ее не прокомментировал. Мне показалось, что он не может сказать, что книга ему понравилась, ведь он неоднозначно в ней выглядит, но и сказать, что это отвратительная ложь, тоже не может. Совсем неинтересно, когда книга только хвалебная или ругательная. Сразу же понятно, что она написана либо твоим слугой, либо врагом, либо слугой врага. Кажется, Ройзману приятно, что о нем написана именно такая книга.
★ ★ ★
Самый идиотский стереотип касательно благотворительности, с которым я сталкиваюсь каждый день, называется «адресная помощь». То есть надо взять одного ребенка и, например, купить ему лекарство от аспергиллеза. Аспергиллез – это болезнь, вызываемая обычной плесенью, и если ее вдыхают здоровые люди, им ничего, а если больные с ослабленным иммунитетом, то для них это смертельно. Многие дети, больные раком, умирают не собственно от рака, а как раз от аспергиллеза. Лекарство стоит примерно 25 тысяч долларов на одного человека. В основном возбудитель этой болезни попадает в организм человека во время уколов. Капельницы, катетеры, споры попадают в микроотверстия. Для того чтобы купить хорошие расходные материалы на всю Россию на год, нужно 100 тысяч долларов. Значит, если купить хороших расходных материалов на 100 тысяч долларов, то количество детей, заболевающих аспергиллезом, сократится на полторы тысячи в год. За 100 тысяч долларов можно спасти четверых детей, если это адресная помощь, или полторы тысячи, если эта помощь системная, если ты помогаешь не ребенку, а больницам. Объяснить это никому невозможно. «Покажи мне девочку хорошенькую, которую я спасу». Я тебе полторы тысячи таких девочек покажу, только покупать нужно не лекарство девочке, а пластмасски. То, что более-менее удалось, так это разрушить миф о благотворительности без посредников. «Я хочу маме ребенка, получившего тяжелые ожоги, отнести денег, чтобы мама повезла его оперировать туда-то». Але. А как ребенок попал в пожар? Мама с папой квасили, когда у них ребенок чуть не сгорел, и теперь мама что сделает, когда ты ей привезешь деньги без посредника? Это я реальный случай рассказываю. Звонят соседи: «Тут вот обожженный ребеночек пятый день не кормленный, может, вы сделаете что-нибудь с этой помощью вашей?» Это один благотворитель поехал и отдал деньги родителям. Сегодня удалось объяснить людям, что нужны некоторые институты, что кто-то должен проверить этот случай, кто-то должен проверить врача, все это организовать, отчитаться.
★ ★ ★
Люди такие злые, потому что у них язык так устроен. Важная миссия журналистики должна была бы заключаться в том, чтобы людей научили разговаривать, дали им понятийный аппарат. Люди злые, потому что им никто не объяснил, как быть добрыми. Им хочется быть добрыми, но не хочется быть обманутыми, выглядеть глупо и т. д. Но ничего, это постепенно восстановится.
★ ★ ★
Нельзя сказать, что благотворительным фондам не доверяют. По сравнению с тем, что было десять лет назад благотворительным фондам очень доверяют. Когда начинался «Русфонд», он не мог открыть свой счет, потому что его фишка была в том, что мы тебе показываем маму или доктора – и деньги ты даешь им, а не нам, мы же только следим, чтобы деньги использовались по назначению. Поэтому-то нам и поверили – мы к деньгам не прикасались вообще.
★ ★ ★
Благотворительным организациям в России все-таки прежде всего не хватает доверия. Это удивительная вещь, которая появляется первой. Ко мне приходили люди от Ходорковского, которые говорили, что надо организовать форум общественных организаций России и Украины. Спрашивали, как бы это сделать. Я считаю, что не нужно ничего обсуждать, ни войну, ни беженцев. Мы не можем говорить о социальных проблемах России и Украины вместе. Нам нужно добиться доверия. Для этого есть специально разработанные менеджерские тимбилдинговые технологии. Давайте все пять дней представители разных общественных организаций России и Украины будут заниматься только этим, только играми на доверие. Они разъедутся и потом сами по Фейсбуку обсудят те проблемы, которыми они занимаются. Ничего другого не нужно. Вот вы как влюбляетесь? Сначала возникают чувства, потом довольно много неуклюжих действий, и только затем вы начинаете обсуждать, как вам больше нравится. Это сильно позже. Сначала надо вызвать чувства. В данном случае нам нужно вызвать чувство доверия.
★ ★ ★
Благотворительность задает стандарты. Оказывается, что аспергиллезом болеть необязательно, оказывается, что ребенок в реанимации может быть с мамой, все время что-то оказывается. И через некоторое время общественное представление о норме изменяется до такой степени, что государство вынуждено этой норме соответствовать. Никаких орфанных, редких заболеваний государство не оплачивало никогда. Сейчас их оплачивают двадцать шесть. Правда, в Америке их пять тысяч, но двадцать шесть больше, чем ноль. Это ровно та функция, которую несут благотворительные организации. Мы даем государству попробовать. Первая доза бесплатно. Даем обществу попробовать, что такое хорошая медицина, что такое хорошее образование, детская площадка, книжка, фильм, университет. Общество говорит: да-а-а… Если бы еще общество догадалось, сколько налогов оно платит.
★ ★ ★
Единственный известный мне способ воспитания детей – немедленная и безоговорочная капитуляция. Я понятия не имею, как можно что-то такое с ними делать. Я говорю, что я их люблю, играю с ними, ласкаю. Стараюсь позволять им все, что не угрожает жизни. Стараюсь на них не орать, но не всегда получается. Со старшими детьми у меня прекрасные отношения, мы все друг с другом общаемся. Старшему сыну сейчас 25, средней дочке – 14, у нее переходный возраст, три серьги в ухе и ошейник с шипами.
★ ★ ★
Если не считать то, что я официально работаю в «Русфонде», где лежит моя трудовая, то у меня нет никаких мест работы. Я пишу для «Сноба», для «Православия и мира» и для какого-то латвийского русскоязычного журнала, названия которого не помню. Главное счастье заключается в том, что я не исхожу из того, что должен написать для какого-то издания. Я вижу некую тему. Например, центр для аутистов в Санкт-Петербурге «Антон тут рядом». Я понимаю, что вся интеллигенция обо всем этом уже знает, поэтому писать об этом в «Снобе», Фейсбуке или на «Кольте» бессмысленно. А вот, например, читатели журнала Psychologies (офисный планктон) и понятия об этом не имеют, так вот неплохо было бы рассказать этим людям о прикладном анализе поведения, аутизме и этом центре. Главное правило фрилансера – звонить в течение минуты, после того как тебе пришла идея в голову. Набираешь номер и спрашиваешь, нужен им такой материал или нет. Вот и все. Проблема многих молодых журналистов, что они не знают, где хотят печататься, а ведь главная заметка, которую журналист читает в любом издании, это поминальник, выходные данные. Там и адрес, и телефон. Бери да пиши.
★ ★ ★
Уехать из России – значит, очень сильно понизить социальный статус. Здесь я могу повлиять на жизнь, а там нет. Здесь я могу кого-то спасти, что-то исправить, а там нет. Это причина первая и главная. Вторая, немаловажная, как выразилась поэтесса Линор Горалик, это «длина ассоциативных рядов». Заполняя анкеты, я пишу, что свободно владею английским и итальянским, но длина ассоциативных рядов на английском и итальянском сильно короче. Я не знаю, как по-итальянски «рябчик», по-английски я знаю, как называются три дерева, а по-русски я знаю, как называется много деревьев. Поскольку главным источником моей жизни, мыслей и деятельности является язык, то я немедленно попадаю в мир без оттенков и запахов. И, может, вначале на него прикольно поглядеть, пока он новый и ты можешь до какого-то этапа проникать в него в качестве такого студента, особенно если представить, что у тебя сколько угодно денег, нет четырех детей и старика отца. Потом он начинает сжиматься, становится очень плоским. В-третьих, мне интересно здесь. Я воспринимаю жизнь как интереснейшее драматическое произведение, выдуманное Богом. Представляете, как себя чувствует Ромео, понимая, что он влюблен в девушку из враждующего семейства, вокруг черт-те что происходит, а тут еще чума – и дело идет к тому, что все подохнут. Но вот этот мужик, который выдумал эту историю, в которой я участвую, вот он настоящий гений. Можно ловить кайф от того автора, что придумал Милонова. Он, представьте себе, депутата Железняка придумал. Относитесь к себе и людям как к персонажам, и вам станет ясно, что это офигенная история. И мне интересно узнать, чем она закончится.