…Впервые это ощущаешь, возможно, еще тогда, когда первый раз высасываешь нектар из бледно-желтого цветочка льнянки, из медово-янтарной шпорки. Или когда изо всех сил сжимаешь твердый стебелек злака, скользя по нему пальцами, чтобы выяснить, что получится из метелки – петушок или курочка. Или когда жуешь первый «баранчик», точнее барабанчик – крошечные дольчатые плоды появлялись в гуще круглых листьев безымянных тогда растений как раз к концу лета. Моих первых луговых баранчиков, петушков и курочек подружки показали мне в Блиновском садике, но они вездесущи. Ну, а садик потом тоже утратил имя, стал безымянным «сквером на площади Маркина».

Недавно знакомый ботаник, практически ботанический дух Нижнего Новгорода, назвал «растение с баранчиками» по имени. Как оказалось, это просвирник низкий, он же мальва приземистая, он же «калачики». Малорослый, некультурный и вездесущий родственник высоченной и яркой садовой мальвы. Выходит, «барабанчики» еще недавно вызывали ассоциации с просвирками или калачами. А вообще-то их жевали еще при Гесиоде: «И на великую пользу идут асфодели и мальва».

Тот самый знакомый, говоря о Нижнем, употребляет специальные луговые слова и выражения. Суходольный луг. Пойменный вид. Разнотравье. Травостой.

Возможно, это неочевидно, но наш город – это еще и луг, даже и в сентябре. Точнее, Нижний – это и луг, и лес, и пойма, и береговой склон, на которых в последние восемь столетий возник и разросся город – с крепостью, домами, огородами, дорогами, мостовыми, базарами, шоссе, развязками, промзонами и торговыми центрами, – но которые сохранились в виде незамечаемого фона. «Лугоподобные и лесоподобные растительные сообщества» – рядом со специально посаженными клумбами и газонами. Кроме ботаников, никто их как бы и не видит, в бумагах их нет, но по этим лужайкам можно пройтись ногами. И увидеть в этой зеленой массе отдельные создания. Собственно, так я с некоторых пор и делаю: хожу и смотрю под ноги. Безобидный бзик.

В полутенистых местах Кремля и склона над Ивановским съездом не только в сентябре, но и до ноября будет бодро цвести яснотка белая – ее цветы белыми каплями прячутся под листьями, в точности похожими на крапивные – даже трогать страшно. Но не жгутся совсем: розыгрыш природы. Второе название яснотки – «глухая крапива». Еще есть что выбривать жужжащим на всю округу триммерам, и чем больше они выбривают беззлобную и красивую яснотку, тем больше ее место занимает выносливая настоящая крапива. А в уголках, случайно обойденных бензокосами, еще можно встретить упомянутую льнянку, наполненную нектаром, похожую на маленький пастельно-желтый львиный зев, и звездчатку злаковую с тонкими лепестками маленьких белых звездочек. Все это то самое разнотравье.

В местах более нахоженных, даже слегка утоптанных, жители попроще. Перекрученные, как проволока, стебли горца птичьего образуют плотный курчавый ковер – вот по нему можно и нужно ходить, на нем и сидеть можно. Тот мягкий и упругий «газон» в деревнях, по которому так приятно ходить босиком, это он, горец, он же спорыш. Он тоже еще благоденствует на незаасфальтированных улицах частного сектора, на нашем широком газоне посреди Ковалихи и на большой образцовой лужайке в парке «Дубки» Ленинского района.

Почти везде, когда присматриваюсь к самому нижнему ярусу разнотравья, я вижу небольшие круглые листочки с узорными краями, растущие на извивающихся по земле тонких стеблях. Растение стелется и прикрывает землю, можно подумать, его посадили как декоративный фон для других, более высоких и заметных растений. Но я-то знаю: будру плющевидную никто не сажает, быть самым нижним покровом почвы – ее ниша. Иногда растираю листочек в руках, появляется резкий пряный запах, оправдывающий второе имя – «собачья мята».

Другие названные и многие неназванные растения никто не сажал, не удобрял, не поливал, не раскатывал из рулонов. В наших краях они росли всегда – одни в более тенистых местах, другие в более солнечных, одни на почвах более песчаных, другие на более глинистых. Они бесплатно вырастают здесь сами на свободной земле – хотя бы и трещине в асфальте.

А еще Нижний не только луг, но и берег, поэтому в разнотравье есть и пойменные виды. Одни повсеместны, как дрема белая с толстеньким цветоложем, растение из сонного венка Морфея. Другие редки и роскошны, как ирис сибирский, встретившийся мне на окском склоне под автостанцией. Странно, но и такая красота тоже может вырасти сама собой.

А есть «растения пионерных сообществ» – они первыми затягивают собой перекопанную, перевернутую после разных работ и строек землю, что является непрерывным процессом у нас на Ковалихе. Спустя время после катаклизма видишь уже не голые глинопесчаные пласты, а покрытые узором из небольших изрезанных листьев, напоминающим старательно вырисованный морозный узор на окнах. Это лапчатка гусиная. «Чаще всего встречается на песчаных или каменистых, глинистых почвах… где быстро размножается изобильно укореняющимися столонами» (говорит нам «Википедия»). Да, она такая, лапчатка, шустро прикроет все.

Наконец, та самая «обычная трава», «просто трава», из которой получались петушки или курочки. То есть злаки, с их стеблями-соломинами, узкими листьями, которые, собственно, мы и зовем травой. Трава-везде-растунья, как назвал ее Борис Заходер. Слово «злаки» отдаленно родственно слову «зеленый»; на зеленом лугу они, пожалуй, главные. Особенно нужны злаки склонам, они удерживают их крепкими корнями. Из окна маршрутки я вижу проплешины на склоне над Зеленским съездом и знаю, когда они появились – примерно через год после начала постоянного выбривания склонов под ноль несколько лет назад. Голая почва на солнце запекалась сразу, и не все корешки, лишенные вершков, это вынесли, а без пронизывающих корней земля размывается дождями. Но просто луг, без постоянной обработки – видимо, слишком обычно, слишком бесплатно. Как жизнь. Как та же трава-везде-растунья: «Ее ногами топчут, / Асфальтом заливают, / По ней машины мчатся, / По ней полки шагают…» Конечно, когда-нибудь все зарастет. «Но только дождик капнет, / Чуть солнышко проглянет – / Она тотчас пробьется / И знай растет, не вянет!»

Как мы видим сейчас, этим неприхотливым местным жителям нипочем и местная осень. Самые стойкие уйдут под снег зелеными, чтобы такими же зелеными как ни в чем не бывало выйти январской оттепелью и потом на оттаявших пригорках в конце марта. И снова начнется долгое время цветения.