Александр Николаевич Тарасов

Три окна коммунальной квартиры, в которой Александр Николаевич жил в детстве. Сейчас дом расселен

Позади дверь в деревянном пристрое советского периода. Сосед сверху, страстный курильщик, из-за своей вредной привычки чуть не погубил весь дом. Лестничный пролет сгорел. Однако ситуация не послужила для него уроком, окурки он продолжает бросать куда ни попадя

Общий вид на территорию бывшей усадьбы со двора. Кирпичный флигель – дом, в котором проживает Александр Николаевич

Небольшая спальня Александра Николаевича. В рабочем углу – сохранившиеся со времен СССР казенные стул и стол

Сервант – символ быта советского прошлого. Здесь хранятся всевозможные вещи от книг до посуды. Вот, например, фотопортрет чужой собаки с грустными глазами

Парадная главного усадебного дома, где жил сам владелец

Через маленькое одинокое окошко Александр Николаевич увидел, как горит дом напротив, где прошло все его детство

Старушка-кошка Маня, которая застала в живых еще маму героя

Сохранившийся фрагмент кирпичной стены от сторожки привратника. Здесь потом работал сапожник

Маленькая скромная кухня

Портрет Александра Николаевича глазами Елены Коноплевой, сделанный во время интервью

Эта гостиная прежде служила зимним садом для хозяина усадьбы

Каменный флигель тянется глубоко во двор

Предки Тарасова были казаками

Зарисовка гостиной героя от Елены Коноплевой

Старинное зеркало в деревянной оправе и стол, доставшийся от дедушки героя

Здесь, у каменной ограды главного дома на Гоголя, 6, герой публикации принимал солнечные ванны, наблюдая за течением жизни на улице

Я родился 13 января накануне Нового года по старому стилю в 1942 году. Наша семья из пяти человек проживала в то время на улице Гоголя. До революции она еще называлась Телячьей по располагавшейся здесь небольшой слободе со скотными дворами. Мы недолго жили в доме под номером четыре, затем переехали в соседний – шестой. Вид у этого дома необычный: такой длинный, тянется бесконечностью в тенистый двор и теряется в густой зелени лип. Состоит он из нескольких пристроев, которые соединены между собой общей стеной, причем внешний вид каждого разительно отличается друг от друга. Трехэтажное каменное здание с маленькими окошками соседствует с таким же по высоте двухэтажным. Во дворе сохранились сараюшки советского периода со всяким ненужным старьем. А от нашего дореволюционного осталась лишь глубокая яма, которая когда-то верно служила нам в качестве погреба. Весь дом был тесно набит людьми, атмосфера в нем царила необычайно дружественная. Наша коммунальная квартира располагалась как раз в самой дальней его части. Сначала мы жили на первом этаже, а затем разменялись и заняли две комнаты верхнего этажа. Под нами поселилась Клара Иосифовна Куперштейн. Женщина она была статная, осветляла волосы и носила их собранными в красивую прическу. Клара Иосифовна как-то приютила монахиню, которая осталась у нее жить прислугой. Сама она работала машинисткой в пароходстве. К ней часто в гости приходила актриса нижегородского драматического театра Антонина Николаевна Самарина. Остальные соседи были рядовыми советскими рабочими, но сегодня здесь никого уже не осталось.

Из-за скудного питания в военные годы на меня не хватило «строительного материала», возможно, поэтому я поздно начал ходить, хоть и рано заговорил. Первое самостоятельное знакомство с улицей произошло, когда мне было всего три года. Видимо, недоглядели, я и ушел из дома. Поплелся вниз по улице и заблудился в лопухах на Гоголя, 10. Когда мама меня нашла, она спросила, куда же я ушел? Я тогда спокойно на нее посмотрел и ответил: «Так надо было». Эту фразу она любила вспоминать в течение всей жизни.

Когда было холодно, я выходил греться на солнце, прислонившись спиной к теплой стене каменных ворот бывшей усадьбы. Улица в то время была мощеной. Каждый год булыжники перебирали: сидели двое рабочих, спины такие черные, брали камень, тетешкали его в руках, находили плоскую сторону и возвращали на место. Буквально душу всю вкладывали. А впереди шла лошадь. У нее на морде висела торба с овсом, и она постоянно ее подкидывала, пытаясь ухватить остатки. Потом мостовую заасфальтировали. Над этим похлопотала наша новая соседка, работавшая в администрации города. Ей мешал звук проходящих мимо телег с запряженными в них лошадьми.

Еще я любил ходить на колонку, которой активно пользовались жители окрестных домов. Тяга периодически обрывалась, заглядывали рабочие, снимали шляпы, а я за ними внимательно наблюдал. Впоследствии сам научился чинить этот довольно незаурядный механизм.
Тогда многие дома не имели канализации, поэтому по городу ездили золотари вычищать нечистоты. В их арсенале имелся деревянный ковш с длинной ручкой, а сливалось все в районе Высоковской церкви (до начала XX века нечистоты в шутку называли «ночным золотом», так как «сокровища» вывозились ночью, чтобы запах никого не смущал. Ассенизаторов же называли золотарями. – Прим. авт.).

В выходные дни, как полагается, мы семьей ходили в баню. Одна стояла на площади Горького рядом с бассейном «Динамо», ее снесли из-за одного громкого преступления. Да мы и до того случая там появлялись нечасто. Другая стояла на улице Суетинской. Когда баню закрыли, в этом же помещении под сводами открыли физиотерапевтический кабинет. Ставили восковые и битумные компрессы. Меня как раз сюда направили на процедуры, когда я упал с пожарной лестницы у Ломоносовской школы. По соседству от здания бани располагалась старообрядческая церковь Успения Пресвятой Богородицы. И сюда на службу по нашей улице ходило много раскольников, все такие дремучие, бородатые. Мы детишками бегали в эту церковь на праздники. Церковь взорвали в 1965 году при строительстве Дома быта, и старообрядческая община переехала на Бугровское кладбище. Сегодня от самой улицы Суетинской осталось только лишь название.

Так получилось, что все мое детство и юношество прошло на улице Гоголя. Я закончил девять классов в Ломоносовской школе, в десятом меня и еще девять человек отправили в 33-ю школу. Конечно, обошлись с нами несправедливо. Сказали, что в новом учебном году некому преподавать английский язык. Что послужило настоящей причиной нашего перевода, мне до сих пор неясно. Я даже в знак протеста прогуливал целый месяц в новой школе. На следующий год я поступил в Архитектурно-строительный университет на инженера-строителя широкого профиля по специальности ТГВ (теплогазоснабжение и вентиляция). Два года студенты по указу Хрущева нарабатывали стаж практической работы. Шли к семи утра на стройку, а по вечерам получали образование. Помню, как мы приходили на занятия и первые 45 минут просто спали. Девочки трудились в качестве маляров, а мальчики были каменщиками или плотниками. Уставали страшно. Мне еще повезло, что университет был под боком, а кому-то приходилось ездить через весь город. Помню, когда строили общежитие для студентов нашего вуза, раскопали горшок с золотом. Улицу тогда оцепили на три дня, а люди с округи по ночам ходили землю просеивать.

После выпуска я уже через неделю устроился на работу в Военпроект. Мы строили жилье для военных и их семей. К тому времени я успел жениться и покинул отчий дом. А в 1979 году, пока мать гостила у брата на Алтае, отец решил разменяться и переехал в деревянный двухэтажный дом на улице Шевченко. В этом доме проживала очень интеллигентная пожилая женщина Мария Александровна из дворянского рода, она даже моего двухлетнего сына называла по имени-отчеству. Видимо, в советское время дом уплотнили и подселили к ней посторонних. Родители даже года там не прожили. Не повезло с другими соседями. Обитал там закоренелый уголовник, который убил в доме человека. От него даже родной брат сбежал, видимо, он и его грозился прикончить. В этом же году родители переехали в ту самую квартиру, в которой мы сейчас с вами находимся (ул. Гоголя, 4. – Прим. авт.). Она никогда не была коммунальной, имела всегда отдельный вход. В то время это было роскошью. До нас здесь проживали инженеры Железины. Детей у них не было, и они усыновили мальчика. Когда тому исполнилось 14 лет, соседка с первого этажа сказала, что он приемыш. После этого он пошел по кривой дорожке, хотя был ребенком чрезвычайно светлым, воспитанным. Но вот не вылезал из тюрьмы. Потом остепенился, завел семью и благополучно вернулся к нормальной жизни.

Про наш каменный флигель мало что известно. В юные годы меня не сильно заботила история этой усадьбы. И я, к сожалению, упустил шанс расспросить обо всем наших старожилов. Мне лишь удалось выяснить, что в этой квартире до революции располагался зимний сад хозяина усадьбы. Сам он проживал в деревянном доме на Гоголя, 4. Внутри сохранилась богато украшенная деревянная лестница, лепной декор на стенах и потолке, мощные дубовые двери, а печи, по-моему, разобрали. На входе в наш двор стояла сторожка привратника. В советские годы здесь колотил обувь сапожник. А потом и это строение снесли.

Во время перестройки наш отдел Военпроекта расформировали, и меня назначили начальником котельной в Доме крестьянина на Алексеевской. Там раньше размещались библиотека, буфет, парикмахерская, переговорный пункт для передовиков колхоза и столовая. Затем начали заселять торговцев с Мытного рынка, которые занимали часть второго этажа. Еще с дореволюционных времен при доходном доме купца Бубнова (историческое название Дома крестьянина. – Прим. авт.) работала баня, ее называли «вшивобойкой». Студентов всех учебных заведений перед заселением в общежитие направляли сюда на санитарные мероприятия. На входе они сдавали свою одежду, которую хорошенько прожаривали. После процедур всех стригли наголо, а по окончании профилактических мер выдавали так называемый пропуск. Баней пользовались все, кто жил рядом. Режим работы был такой: час мужской, час женский. И стоил этот час всего рубль. Приходили бабушки, успевали не только намыться, но и перестирать по старинке свою одежду. Потом нагрянули сотрудники санитарно-эпидемиологической службы и выдали предписание на четырех страницах. Баню, разумеется, закрыли. Нарушений было предостаточно. Вентиляция давно не работала, потолок весь черный, а на третьем этаже постоянно текла крыша. Денег на ремонт Минимущество не давало, хотя мы приносили постоянный доход с действующей гостиницы. Она была самой дешевой в городе и по этой причине пользовалась популярностью среди приезжих. Все попытки добиться ремонта администрацией пресекались. Нашего директора из-за этого уволили. В 2013 году Дом крестьянина купил нижегородский предприниматель Дмитрий Володин. Изначально планировалось сохранить здание, надстроив его третьим этажом. Но заключение экспертизы, которая проводилась специалистами из строительного университета, было отрицательным. Несущие способности здания не позволяли провести такую реконструкцию, и тогда постановили Дом крестьянина снести. Нас тогда направили для решения инженерных задач в Красные казармы на Нижневолжской набережной, сохранив команду плотника, бухгалтера, слесаря и меня. Никогда бы не подумал, что я сюда вернусь через 50 лет. Дело в том, что после поступления на работу в Военпроект меня направили в казармы для выяснения причин затопления подвалов. По воле судьбы я снова оказался здесь. Но что тогда, что сейчас уровень воды за двое суток возвращался к прежней отметке. Возможно, это какие-то подземные источники, но правды, вероятно, я уже не узнаю.

Когда мама достигла преклонных лет, я вернулся на родную улицу. Соседи давно сменились. Но в самой квартире осталось все как прежде: печка, старинный стол от дедушки, овальное зеркало в деревянной оправе, старушка-кошка Маня. Мама умерла на девяносто первом году жизни, пережив отца на 18 лет. Зимой из окна кухни я видел, как горел уже расселенный дом, где я провел все свое детство: на балконе мы играли в шахматы, в гостях у Клары Иосифовны я любил рассматривать исторические портреты в красивых рамах. Скоро дойдут и до нас…