"«Лучше всего запоминается или очень плохое кино, или очень хорошее, а то, что посередине, – серятина»"
Кинокритик и киновед, автор легендарной книги рецензий «3500» Сергей Кудрявцев – о том, почему даже мексиканские сериалы нужно смотреть с надеждой, о фильмах, которые бесят, и симпатии к комедии с Галустяном в главной роли– В своем ЖЖ вы пишете, что рецензии нужны для того, чтобы понять свое отношение к фильму, что это вопрос самоидентификации. Вы не могли бы эту мысль пояснить?
– Как пытаться понять фильм – дело абсолютно индивидуальное. Нередко так бывает, что в процессе оформления собственных мыслей начинаешь лучше понимать, про что это кино. Поэтому я призываю всех своих студентов и просто любителей кино стараться как можно больше не просто смотреть, а разговаривать друг с другом, пытаться записать свои соображения – только оформление впечатлений в вербальный вид или во что-то написанное может способствовать лучшему пониманию.
Разумеется, фильм – как зеркало, порой дело доходит до парадоксального – когда смотришь какую-то великую картину Бергмана или Антониони, удивляешься – откуда он про меня все знает?! Это вот самое ценное, что может быть в искусстве, когда обнаруживаешь родство, личную причастность и перекличку, как будто это снято про тебя самого.
– У вас есть какие-то правила написания рецензии?
– Правил никаких не может быть. Каждый фильм диктует свою манеру рассказа о нем. Я никогда не умел писать про кино, которое мне не нравится. Либо оно должно меня очень сильно разозлить, тогда на волне этого раздражения можно написать хороший текст. Бывает, что чувствуешь свою ничтожность по отношению к шедевру: например, я поклялся никогда не писать про «Шепоты и крики» Бергмана. Не хочу писать, потому что нечего добавить. Настолько это совершенное кино, пытаться его как-то интерпретировать бессмысленно. Меня долго уговаривают написать рецензию на «Ностальгию» Тарковского, и я тоже всячески сопротивляюсь – настолько это кино личное. Это все равно что на людях признаться, что любишь какую-то девушку: найти нужные слова, чтобы они выразили не только то, что я чувствую, но чтобы и другие люди прочитали и сказали: да, действительно, он ее любит. Мне вообще нравится эта метафора. Хорошее кино – как любимая девушка.
– А что в фильмах вас может разозлить? Глупость и неоправданная претенциозность?
– Чаще всего это происходит, когда фильм на многое претендует, а, на мой взгляд, ничего собой не представляет. Когда все его расхваливают, а мне он категорически не нравится.
Самый очевидный пример, за который меня многие презирают и всячески выпытывают, хотя я достаточно много написал про это еще в книге «3500», это фильм «Груз 200» Балабанова, который мало того что фальшивый с первого до последнего кадра, еще и беспомощный с художественной точки зрения. Хотя я очень высоко ценю раннее творчество Балабанова, периода до 2002 года, но все, что дальше, абсолютно не принимаю. Меня это безумно раздражает, бесит и вызывает негодование. Один раз я сорвался и написал очень много, все равно никому ничего не доказал. Вообще я считаю, что никого ни в чем нельзя убедить и не надо пытаться, это бесполезно. С кинокритиками и мира, и России я давно не в параллельных плоскостях, а в перпендикулярных. То, что нравится большинству из них, категорически не нравится мне – и наоборот.
– Вы следите за тем, что они пишут?
– Мне гораздо интереснее читать обычных любителей кино, иногда они выражают мысли точнее. Кто-то меня уговорил написать рецензию на фильм «Мастер» Пола Томаса Андерсона, который я бы перевел как «Хозяин». Я почитал, что писали наши кинокритики, а потом на «Кинопоиске» – обычных зрителей. Так у них рецензии умнее и прозорливее. Порой полезно читать непрофессионалов.
– Как бы вы могли охарактеризовать состояние современной российской кинокритики?
– Так же, как и российского кино – вроде труп, но временами оживает. Уже десять лет я вне профессии, меня никто не печатает, я сам себя печатаю. Я пришел в интернет в 2006 году, когда меня уволили с предыдущей работы, и кто-то из моих постоянных читателей предложил мне писать в «Живом Журнале». С тех пор и пишу, насочинял на три громадных тома. Здесь я имею мгновенную обратную связь, сформировалась аудитория читателей, перед которыми я несу ответственность, они меня вдохновляют на работу. Это не только духовная, моральная поддержка, но и материальная. Потому что первая книга – двухтомник «3500», который вышел в 2008 году, – во многом издана благодаря финансовой помощи читателей. Я, честно, сам не знал, но мне кто-то из читателей прислал ссылку на «Википедию», в статье про краудфандинг я упомянут чуть ли не как родоначальник этого дела в России, поскольку с 2007 года начал собирать деньги на издание книги. При подготовке персональной киноэнциклопедии «Почти 44 000» я был вынужден воспользоваться услугами краудфандинговой платформы «Планета.ру». Не очень хотел и не очень доволен, что это сделал, но понадобилось просто за короткий срок собрать нужную сумму, чтобы отправить второй том в печать. Не знаю, воспользуюсь ли я этим ресурсом для издания третьего тома.
– А чем было вызвано недовольство?
– Не то чтобы мне жалко и обидно, но как-то странно получается, что мне читатели высылают деньги, а из этих денег я должен 28 % отдать, ну несправедливо. Я еще понимаю, 15 % нужно перечислить этой платформе, хотя она ничего не делает, чтобы продвигать проект. Крутишься сам. Но больше всего меня возмутило то, что государство забирает 13 % налога, – спрашивается, за что? Люди прислали свои деньги на издание книги, я книгу еще не издал, а у меня заранее забирают налог. Когда я ее издам, я буду готов заплатить, но почему он требуется заранее? Это же идиотизм.
– Можете ли что-то выделить в современном российском кино?
– Мне вообще современное кино неинтересно. Уже четверть века застой и никакого новаторства, никаких открытий в области киноязыка я не наблюдаю. Мне все говорят, что произошел прорыв в сериальном направлении, но пока не было времени все это увидеть. Вот закончу третий том – и буду смотреть все эти зарубежные сериалы, проверю, насколько это действительно прорыв.
– А что для вас являлось прорывом?
– «Десятки» я теперь ставлю раз в двадцать лет, например, когда читатели уговорили меня повысить на «Кинопоиске» до десяти оценку фильму «Догвилль». Это как раз прорыв именно в области киноязыка, это открытие новых средств кинематографической выразительности. Когда мне говорят, что я не люблю американское кино и мейнстрим, в качестве опровержения привожу фильм «Город грехов». Вот это и прорыв в области киноязыка, и действительно увлекательное кино. Мне и вторая серия нравится, которая большинству не угодила, я поставил высокую оценку обоим фильмам. Из недавних – картина Whiplash американского молодого режиссера Дэмиена Шазелла, которую у нас по-дурацки обозвали «Одержимость». Это умное кино и очень талантливое.
– Все же, если вернуться к российским фильмам, неужели все так плохо? Есть же как минимум прекрасный «Милый Ханс, дорогой Петр» Миндадзе…
– Я не видел, но две его предыдущие ленты меня взбесили. Мне очень нравились картины Алексея Германа-младшего, последняя совсем разочаровала. Очень нравилось то, что делала (меня за это многие поднимали на смех и презирали) Валерия Гай Германика, но последний фильм тоже крайне разочаровал. Меня больше раздражает так называемый арт-хаус: все эти хлебниковы, бакурадзе, вырыпаевы просто выводят из себя. С «Охотником» Бакурадзе совсем все плохо, я смотрел его дома – почти все фильмы смотрю дома, в кинотеатрах невозможно, меня раздражает любая аудитория. Так вот, я уже не мог сидеть, настолько эта картина приводила меня в бешенство, я начинал ходить по комнате и твердил про себя, что досмотрю. Поскольку у меня принцип: за 45 лет, что я пишу рецензии, ни один фильм не бросил, все досмотрел до конца. Во-первых, это уважение к создателям, какую бы чушь они ни сняли; во-вторых, это уважение к их профессии, к моей профессии. Я обязан это досмотреть до конца. Но несколько раз была такая ситуация, как на фильме «Охотник» или на худшей работе Александра Сокурова «Спаси и сохрани», которую я смотрел в Большом зале московского Дома кино, вцепившись руками в подлокотники, и тоже твердил про себя: «ну я досмотрю», а вдруг в конце что-то проклюнется. Я даже сериалы наши с надеждой смотрю, потому что это все про нас. Начал как-то из-за одной актрисы смотреть сериал на 260 серий, потом уже ее возненавидел. Но убедился, что на каком-то подсознательном, интуитивном уровне – я абсолютно уверен, что авторы об этом не подозревают, – сериал отражает глубинную сущность нашего нацио-нального менталитета. На каком-то архетипном, запрятанном уровне. Даже мексиканские сериалы, которые я смотрел левым глазом, и они тоже на некоем глубинном уровне с этой задачей справляются. Какие-то авторы специально стараются выразить суть русского или мексиканского народа, особенно в арт-хаусе, и у них не получается. А у этих, что называется, само собой.
– У вас есть то, что называется guilty pleasure, то есть когда вам нравятся плохие фильмы, которые бы и нравиться не должны?
– Все надо мной издеваются за любовь к фильму «Тот еще Карлосон!», а по-моему – очень смешное кино, и Галустян невероятно точно сыграл этого Карлосона. Или, например, я написал умную статью про «Гитлер капут!», где попытался объяснить этот фильм с точки зрения постпостмодернизма.
– Некоторые кинокритики любят так делать – искать скрытые смыслы в плохом кино. Как, например, Жижек в «Киногиде извращенца».
– Это, кстати говоря, я заметил давно – почему многие структуралисты-семиотики кино были так безумно падки на ранние кинопримитивы? Потому что вот в такие дурацкие комедии или идиотские сериалы можно впихнуть все, что придет в голову. На их основе можно построить любую концепцию. Я понял, что лучше всего запоминается или очень плохое кино, или очень хорошее, а то, что посередине, – так называемая серятина. Вот и гадаешь: видел – не видел, потому что они похожи, все на одно лицо.
– Расскажите о книге «Почти 44 000», почему вы назвали ее киноэнциклопедией?
– Это не просто киноэнциклопедия, это персональная киноэнциклопедия, персональная в двух смыслах: она посвящена персонам кино, и первый большой раздел в каждом томе строится по датам рождения разных деятелей кинематографа; а во втором смысле, потому что она личная, моя киноэнциклопедия. Я не решился так назвать, но, в принципе, это дневник кино. Один из лучших отзывов, который я получил на эту книгу, был от одного из выпускников режиссерского факультета ВГИКа, этот парень прислал мне весьма точный и, разумеется, приятный отзыв: «Читаю вашу книгу, открывая на любой странице, и у меня ощущение, как будто я втайне от старшего брата нашел его дневник и читаю». Я ему в ответ сообщил: это именно то, чего я добивался. С одной стороны, это именно сумма знаний, а с другой – абсолютно интимный доверительный рассказ о кино.
– Как пытаться понять фильм – дело абсолютно индивидуальное. Нередко так бывает, что в процессе оформления собственных мыслей начинаешь лучше понимать, про что это кино. Поэтому я призываю всех своих студентов и просто любителей кино стараться как можно больше не просто смотреть, а разговаривать друг с другом, пытаться записать свои соображения – только оформление впечатлений в вербальный вид или во что-то написанное может способствовать лучшему пониманию.
Разумеется, фильм – как зеркало, порой дело доходит до парадоксального – когда смотришь какую-то великую картину Бергмана или Антониони, удивляешься – откуда он про меня все знает?! Это вот самое ценное, что может быть в искусстве, когда обнаруживаешь родство, личную причастность и перекличку, как будто это снято про тебя самого.
– У вас есть какие-то правила написания рецензии?
– Правил никаких не может быть. Каждый фильм диктует свою манеру рассказа о нем. Я никогда не умел писать про кино, которое мне не нравится. Либо оно должно меня очень сильно разозлить, тогда на волне этого раздражения можно написать хороший текст. Бывает, что чувствуешь свою ничтожность по отношению к шедевру: например, я поклялся никогда не писать про «Шепоты и крики» Бергмана. Не хочу писать, потому что нечего добавить. Настолько это совершенное кино, пытаться его как-то интерпретировать бессмысленно. Меня долго уговаривают написать рецензию на «Ностальгию» Тарковского, и я тоже всячески сопротивляюсь – настолько это кино личное. Это все равно что на людях признаться, что любишь какую-то девушку: найти нужные слова, чтобы они выразили не только то, что я чувствую, но чтобы и другие люди прочитали и сказали: да, действительно, он ее любит. Мне вообще нравится эта метафора. Хорошее кино – как любимая девушка.
– А что в фильмах вас может разозлить? Глупость и неоправданная претенциозность?
– Чаще всего это происходит, когда фильм на многое претендует, а, на мой взгляд, ничего собой не представляет. Когда все его расхваливают, а мне он категорически не нравится.
Самый очевидный пример, за который меня многие презирают и всячески выпытывают, хотя я достаточно много написал про это еще в книге «3500», это фильм «Груз 200» Балабанова, который мало того что фальшивый с первого до последнего кадра, еще и беспомощный с художественной точки зрения. Хотя я очень высоко ценю раннее творчество Балабанова, периода до 2002 года, но все, что дальше, абсолютно не принимаю. Меня это безумно раздражает, бесит и вызывает негодование. Один раз я сорвался и написал очень много, все равно никому ничего не доказал. Вообще я считаю, что никого ни в чем нельзя убедить и не надо пытаться, это бесполезно. С кинокритиками и мира, и России я давно не в параллельных плоскостях, а в перпендикулярных. То, что нравится большинству из них, категорически не нравится мне – и наоборот.
– Вы следите за тем, что они пишут?
– Мне гораздо интереснее читать обычных любителей кино, иногда они выражают мысли точнее. Кто-то меня уговорил написать рецензию на фильм «Мастер» Пола Томаса Андерсона, который я бы перевел как «Хозяин». Я почитал, что писали наши кинокритики, а потом на «Кинопоиске» – обычных зрителей. Так у них рецензии умнее и прозорливее. Порой полезно читать непрофессионалов.
– Как бы вы могли охарактеризовать состояние современной российской кинокритики?
– Так же, как и российского кино – вроде труп, но временами оживает. Уже десять лет я вне профессии, меня никто не печатает, я сам себя печатаю. Я пришел в интернет в 2006 году, когда меня уволили с предыдущей работы, и кто-то из моих постоянных читателей предложил мне писать в «Живом Журнале». С тех пор и пишу, насочинял на три громадных тома. Здесь я имею мгновенную обратную связь, сформировалась аудитория читателей, перед которыми я несу ответственность, они меня вдохновляют на работу. Это не только духовная, моральная поддержка, но и материальная. Потому что первая книга – двухтомник «3500», который вышел в 2008 году, – во многом издана благодаря финансовой помощи читателей. Я, честно, сам не знал, но мне кто-то из читателей прислал ссылку на «Википедию», в статье про краудфандинг я упомянут чуть ли не как родоначальник этого дела в России, поскольку с 2007 года начал собирать деньги на издание книги. При подготовке персональной киноэнциклопедии «Почти 44 000» я был вынужден воспользоваться услугами краудфандинговой платформы «Планета.ру». Не очень хотел и не очень доволен, что это сделал, но понадобилось просто за короткий срок собрать нужную сумму, чтобы отправить второй том в печать. Не знаю, воспользуюсь ли я этим ресурсом для издания третьего тома.
– А чем было вызвано недовольство?
– Не то чтобы мне жалко и обидно, но как-то странно получается, что мне читатели высылают деньги, а из этих денег я должен 28 % отдать, ну несправедливо. Я еще понимаю, 15 % нужно перечислить этой платформе, хотя она ничего не делает, чтобы продвигать проект. Крутишься сам. Но больше всего меня возмутило то, что государство забирает 13 % налога, – спрашивается, за что? Люди прислали свои деньги на издание книги, я книгу еще не издал, а у меня заранее забирают налог. Когда я ее издам, я буду готов заплатить, но почему он требуется заранее? Это же идиотизм.
– Можете ли что-то выделить в современном российском кино?
– Мне вообще современное кино неинтересно. Уже четверть века застой и никакого новаторства, никаких открытий в области киноязыка я не наблюдаю. Мне все говорят, что произошел прорыв в сериальном направлении, но пока не было времени все это увидеть. Вот закончу третий том – и буду смотреть все эти зарубежные сериалы, проверю, насколько это действительно прорыв.
– А что для вас являлось прорывом?
– «Десятки» я теперь ставлю раз в двадцать лет, например, когда читатели уговорили меня повысить на «Кинопоиске» до десяти оценку фильму «Догвилль». Это как раз прорыв именно в области киноязыка, это открытие новых средств кинематографической выразительности. Когда мне говорят, что я не люблю американское кино и мейнстрим, в качестве опровержения привожу фильм «Город грехов». Вот это и прорыв в области киноязыка, и действительно увлекательное кино. Мне и вторая серия нравится, которая большинству не угодила, я поставил высокую оценку обоим фильмам. Из недавних – картина Whiplash американского молодого режиссера Дэмиена Шазелла, которую у нас по-дурацки обозвали «Одержимость». Это умное кино и очень талантливое.
– Все же, если вернуться к российским фильмам, неужели все так плохо? Есть же как минимум прекрасный «Милый Ханс, дорогой Петр» Миндадзе…
– Я не видел, но две его предыдущие ленты меня взбесили. Мне очень нравились картины Алексея Германа-младшего, последняя совсем разочаровала. Очень нравилось то, что делала (меня за это многие поднимали на смех и презирали) Валерия Гай Германика, но последний фильм тоже крайне разочаровал. Меня больше раздражает так называемый арт-хаус: все эти хлебниковы, бакурадзе, вырыпаевы просто выводят из себя. С «Охотником» Бакурадзе совсем все плохо, я смотрел его дома – почти все фильмы смотрю дома, в кинотеатрах невозможно, меня раздражает любая аудитория. Так вот, я уже не мог сидеть, настолько эта картина приводила меня в бешенство, я начинал ходить по комнате и твердил про себя, что досмотрю. Поскольку у меня принцип: за 45 лет, что я пишу рецензии, ни один фильм не бросил, все досмотрел до конца. Во-первых, это уважение к создателям, какую бы чушь они ни сняли; во-вторых, это уважение к их профессии, к моей профессии. Я обязан это досмотреть до конца. Но несколько раз была такая ситуация, как на фильме «Охотник» или на худшей работе Александра Сокурова «Спаси и сохрани», которую я смотрел в Большом зале московского Дома кино, вцепившись руками в подлокотники, и тоже твердил про себя: «ну я досмотрю», а вдруг в конце что-то проклюнется. Я даже сериалы наши с надеждой смотрю, потому что это все про нас. Начал как-то из-за одной актрисы смотреть сериал на 260 серий, потом уже ее возненавидел. Но убедился, что на каком-то подсознательном, интуитивном уровне – я абсолютно уверен, что авторы об этом не подозревают, – сериал отражает глубинную сущность нашего нацио-нального менталитета. На каком-то архетипном, запрятанном уровне. Даже мексиканские сериалы, которые я смотрел левым глазом, и они тоже на некоем глубинном уровне с этой задачей справляются. Какие-то авторы специально стараются выразить суть русского или мексиканского народа, особенно в арт-хаусе, и у них не получается. А у этих, что называется, само собой.
– У вас есть то, что называется guilty pleasure, то есть когда вам нравятся плохие фильмы, которые бы и нравиться не должны?
– Все надо мной издеваются за любовь к фильму «Тот еще Карлосон!», а по-моему – очень смешное кино, и Галустян невероятно точно сыграл этого Карлосона. Или, например, я написал умную статью про «Гитлер капут!», где попытался объяснить этот фильм с точки зрения постпостмодернизма.
– Некоторые кинокритики любят так делать – искать скрытые смыслы в плохом кино. Как, например, Жижек в «Киногиде извращенца».
– Это, кстати говоря, я заметил давно – почему многие структуралисты-семиотики кино были так безумно падки на ранние кинопримитивы? Потому что вот в такие дурацкие комедии или идиотские сериалы можно впихнуть все, что придет в голову. На их основе можно построить любую концепцию. Я понял, что лучше всего запоминается или очень плохое кино, или очень хорошее, а то, что посередине, – так называемая серятина. Вот и гадаешь: видел – не видел, потому что они похожи, все на одно лицо.
– Расскажите о книге «Почти 44 000», почему вы назвали ее киноэнциклопедией?
– Это не просто киноэнциклопедия, это персональная киноэнциклопедия, персональная в двух смыслах: она посвящена персонам кино, и первый большой раздел в каждом томе строится по датам рождения разных деятелей кинематографа; а во втором смысле, потому что она личная, моя киноэнциклопедия. Я не решился так назвать, но, в принципе, это дневник кино. Один из лучших отзывов, который я получил на эту книгу, был от одного из выпускников режиссерского факультета ВГИКа, этот парень прислал мне весьма точный и, разумеется, приятный отзыв: «Читаю вашу книгу, открывая на любой странице, и у меня ощущение, как будто я втайне от старшего брата нашел его дневник и читаю». Я ему в ответ сообщил: это именно то, чего я добивался. С одной стороны, это именно сумма знаний, а с другой – абсолютно интимный доверительный рассказ о кино.
