"«Очень много можно спрятать под крышей, называемой “искусство”. Под ее прикрытием мы и работаем»"
Художник Павел Пепперштейн – об исчезновении массовой культуры, советском расслабончике и религии для преуспевающих
Я проучился два года в пражской Академии изящных искусств на отделении сценографии. В какой-то момент резко захотелось вернуться в Москву. Как выяснилось, учиться я не люблю. Бросил учебу и вернулся в родной город, о чем до сих пор вспоминаю как об одном из самых радостных моментов жизни. Впрочем, в Академии было довольно уютно – это большой старый дом с мансардами в самом центре Праги. У нас был свой студенческий театр «Диск», где мы ставили разные спектакли – делали костюмы, сцену. Я быстро понял, что театр меня не очень вдохновляет. У меня скорее кинематографическое сознание, нежели театральное.
★ ★ ★
Я пошел по стопам родителей, как такое инертное улиткообразное существо. Мама – писатель, а папа – художник, соответственно я продолжал заниматься тем, чем занимались они. Каждый ребенок – это такая обезьяна, которая подражает окружающим. Так я и делал. Слово «искусство» ценно своей размытостью, неопределенностью. Очень много можно спрятать под этой крышей, называемой «искусство». Под этим прикрытием мы и работаем.
★ ★ ★
Есть ли у меня политическая позиция? Нет. Мой антикапиталистический дискурс не следует воспринимать как политический. Его можно воспринимать как спиритуальный. Я никогда не относил себя к антиглобалистским движениям, хотя глобализацию воспринимаю как зло. Однако я вовсе не считаю, что с этим злом надо бороться. Я вообще не человек борьбы, скорее человек ускользания. Уповаю исключительно на высшие силы, только им и доверяю. Когда им надо будет опрокинуть капитализм, тогда они его и опрокинут.
★ ★ ★
Самая значимая трансформация последнего времени – это исчезновение массовой культуры. Массовая культура, которая еще какое-то время назад существовала, – это Большой Экран. Этот Большой Экран исчез, и на смену ему пришла сеть субкультур, сетевая культура. Больше нет единого месседжа, адресованного всем. Есть масса разных сообщений, которые рассыпаются по интересам. Это огромная потеря. Во всяком случае для меня как для еврея, любящего монотеизм, любящего центростремительный фокус. Если попытаться произвольно найти дату исчезновения массовой культуры, то это день смерти Майкла Джексона в 2009-м. Я, например, читаю рэп, но это не массовая культура – это культура прослойки, субкультура. Элитарная культура исчезла еще раньше, в конце 90-х. Мир был двойственным, и двойственность делала этот мир выносимым, а иногда даже блаженным. Сейчас вместо двойственности существует множественность.
★ ★ ★
Как коллекционер в своей жизни я собирал очень много всего. Лет в 11–12 – монеты, марки, бумажные ассигнации, ключи, статуэтки. Сейчас мне больше всего нравятся сувениры, которые продаются
в соответствующих магазинчиках – сверкающий блестящий китч. Если бы у меня была своя квартира, я бы ее обставил в стиле сувенирного киоска. Короче, вороньи приколы.
★ ★ ★
Современное искусство – в принципе, интересное с социальной точки зрения образование, которое объединяет богатых процветающих людей и артистическую публику. Плюс арт-бюрократия, конечно. Причины существования этого симбиоза не в том, что искусство – это хорошее средство для вложения денег. Преуспевшие люди – они же все атеисты, среди них практически нет верующих. Искусство как бы заменяет им веру. Новый тип религии, религия для преуспевающих. Они видят в фигуре художника прежде всего такого духовного авантюриста, им это интересно, потому что они сами, как правило, авантюристы,
в хорошем или плохом смысле этого слова. Я это говорю без всякого осуждения. Им нравится, когда работает авантюризм другого уровня, их это занимает. Произведения современного искусства, которые висят у них в домах, – это такие иконы авантюризма, которые заменяют им сакральные объекты старых религий, к которым они больше не испытывают доверия. Преуспевающие капиталисты-коллекционеры, с одной стороны, и арт-публика – с другой – пытаются в настоящий момент совместными усилиями создать новый социальный слой. Этот слой буквально на наших глазах создается и активно существует.
Я в нем сам сейчас нахожусь и в каком-то смысле его изучаю.
★ ★ ★
Мой архив живет очень бурной жизнью. Все пребывает в текучем состоянии. Мне не удается стабилизировать его, потому что там все время что-то новое добавляется – хаос, одним словом. В связи с этим мне вспоминается существование нашей группы «Медицинская герменевтика», когда мы записывали огромное количество бесед (тогда еще были кассетные магнитофоны). Кассеты с записями наших интеллектуальных разговоров казались мне огромной ценностью, я пребывал в убеждении, что берегу их как зеницу ока. Как-то раз я приехал в Одессу, оказался у одного приятеля, тот включил музыку, вдруг музыка заканчивается и там начинается наша беседа. Тут я понимаю, что кассета, которая, как я был уверен, лежит у меня в шкафу дома, на самом деле перекочевала в Одессу и уже наполовину закрыта музыкой. Я тогда очень расстроился. Но это хорошая иллюстрация,
в каком примерно состоянии живет мой личный архив.
★ ★ ★
Художественный рынок в России функционирует. Во всяком случае, я на это живу и не имею других средств существования, из чего делаю вывод, что рынок жив. Но вообще-то я не специалист в этом вопросе и не могу сказать, что очень пристально вглядываюсь в этот мир. Меня это интересует, но в очень прагматическом смысле. Конечно, хотелось бы, чтобы все больше процветало, особенно чтобы молодым художникам доставалось побольше денег.
★ ★ ★
Вы читали прекрасное произведение Уинстона Черчилля «История англоязычных народов»? Там в начале описывается специфическая Англия периода поздней Римской империи – 400 лет блаженства. Прежде чем обрушились знаменитые оборонительные линии, вал Адриана и вал Антонина, тогда еще не было замков, это была страна вилл и цивилизация ванн. Все были грамотные, все читали трактаты, однако это была христианская страна. Но потом варвары прорвались,
и потребовалось еще несколько столетий, чтобы Англия снова стала христианской. Это прекрасное описание меня очень очаровало. Черчилль пишет, что Англия с тех пор так и не доросла до того уровня, потому что англичанам до сих пор приходится стоять в тесных душевных кабинках. А вот в позднем Советском Союзе удалось реализовать утопию ванн. Во всех хрущевках всегда были ванны. Советские люди лежали
в ваннах, дрочили, занимались сексом, читали книги. Это важный момент. Присутствовала культура расслабленности, советский расслабончик такой. Я мечтаю о том, чтобы Россия снова пришла к этому вальяжному и созерцательному состоянию, чтобы это была страна вилл, ванн, бассейнов, санаториев, лесов, заповедников. Я старательно эту утопию описывал в нескольких текстах. Склонен мечтать о том воображаемом будущем, когда Россия станет гигантским заповедником,
и не только природным, но и культурным. Хотелось бы, чтобы сохранялись города на стадиях разных веков, чтобы в качестве анклавов, автономных зон, осуществлялись разные экспериментальные утопии. Хотелось бы, чтобы процветала научная жизнь. Вообще исследовательское начало, как мне кажется, очень присуще нашей стране, и оно должно быть выдвинуто на первый план. Для того чтобы освободить процесс исследования от тех ограничивающих векторов, которые заданы потребностями и навязчивыми идеями современного капитализма, нужен экосоциализм. В моменты эйфорических состояний я иногда считаю себя экосоциалистом.
★ ★ ★
Я пошел по стопам родителей, как такое инертное улиткообразное существо. Мама – писатель, а папа – художник, соответственно я продолжал заниматься тем, чем занимались они. Каждый ребенок – это такая обезьяна, которая подражает окружающим. Так я и делал. Слово «искусство» ценно своей размытостью, неопределенностью. Очень много можно спрятать под этой крышей, называемой «искусство». Под этим прикрытием мы и работаем.
★ ★ ★
Есть ли у меня политическая позиция? Нет. Мой антикапиталистический дискурс не следует воспринимать как политический. Его можно воспринимать как спиритуальный. Я никогда не относил себя к антиглобалистским движениям, хотя глобализацию воспринимаю как зло. Однако я вовсе не считаю, что с этим злом надо бороться. Я вообще не человек борьбы, скорее человек ускользания. Уповаю исключительно на высшие силы, только им и доверяю. Когда им надо будет опрокинуть капитализм, тогда они его и опрокинут.
★ ★ ★
Самая значимая трансформация последнего времени – это исчезновение массовой культуры. Массовая культура, которая еще какое-то время назад существовала, – это Большой Экран. Этот Большой Экран исчез, и на смену ему пришла сеть субкультур, сетевая культура. Больше нет единого месседжа, адресованного всем. Есть масса разных сообщений, которые рассыпаются по интересам. Это огромная потеря. Во всяком случае для меня как для еврея, любящего монотеизм, любящего центростремительный фокус. Если попытаться произвольно найти дату исчезновения массовой культуры, то это день смерти Майкла Джексона в 2009-м. Я, например, читаю рэп, но это не массовая культура – это культура прослойки, субкультура. Элитарная культура исчезла еще раньше, в конце 90-х. Мир был двойственным, и двойственность делала этот мир выносимым, а иногда даже блаженным. Сейчас вместо двойственности существует множественность.
★ ★ ★
Как коллекционер в своей жизни я собирал очень много всего. Лет в 11–12 – монеты, марки, бумажные ассигнации, ключи, статуэтки. Сейчас мне больше всего нравятся сувениры, которые продаются
в соответствующих магазинчиках – сверкающий блестящий китч. Если бы у меня была своя квартира, я бы ее обставил в стиле сувенирного киоска. Короче, вороньи приколы.
★ ★ ★
Современное искусство – в принципе, интересное с социальной точки зрения образование, которое объединяет богатых процветающих людей и артистическую публику. Плюс арт-бюрократия, конечно. Причины существования этого симбиоза не в том, что искусство – это хорошее средство для вложения денег. Преуспевшие люди – они же все атеисты, среди них практически нет верующих. Искусство как бы заменяет им веру. Новый тип религии, религия для преуспевающих. Они видят в фигуре художника прежде всего такого духовного авантюриста, им это интересно, потому что они сами, как правило, авантюристы,
в хорошем или плохом смысле этого слова. Я это говорю без всякого осуждения. Им нравится, когда работает авантюризм другого уровня, их это занимает. Произведения современного искусства, которые висят у них в домах, – это такие иконы авантюризма, которые заменяют им сакральные объекты старых религий, к которым они больше не испытывают доверия. Преуспевающие капиталисты-коллекционеры, с одной стороны, и арт-публика – с другой – пытаются в настоящий момент совместными усилиями создать новый социальный слой. Этот слой буквально на наших глазах создается и активно существует.
Я в нем сам сейчас нахожусь и в каком-то смысле его изучаю.
★ ★ ★
Мой архив живет очень бурной жизнью. Все пребывает в текучем состоянии. Мне не удается стабилизировать его, потому что там все время что-то новое добавляется – хаос, одним словом. В связи с этим мне вспоминается существование нашей группы «Медицинская герменевтика», когда мы записывали огромное количество бесед (тогда еще были кассетные магнитофоны). Кассеты с записями наших интеллектуальных разговоров казались мне огромной ценностью, я пребывал в убеждении, что берегу их как зеницу ока. Как-то раз я приехал в Одессу, оказался у одного приятеля, тот включил музыку, вдруг музыка заканчивается и там начинается наша беседа. Тут я понимаю, что кассета, которая, как я был уверен, лежит у меня в шкафу дома, на самом деле перекочевала в Одессу и уже наполовину закрыта музыкой. Я тогда очень расстроился. Но это хорошая иллюстрация,
в каком примерно состоянии живет мой личный архив.
★ ★ ★
Художественный рынок в России функционирует. Во всяком случае, я на это живу и не имею других средств существования, из чего делаю вывод, что рынок жив. Но вообще-то я не специалист в этом вопросе и не могу сказать, что очень пристально вглядываюсь в этот мир. Меня это интересует, но в очень прагматическом смысле. Конечно, хотелось бы, чтобы все больше процветало, особенно чтобы молодым художникам доставалось побольше денег.
★ ★ ★
Вы читали прекрасное произведение Уинстона Черчилля «История англоязычных народов»? Там в начале описывается специфическая Англия периода поздней Римской империи – 400 лет блаженства. Прежде чем обрушились знаменитые оборонительные линии, вал Адриана и вал Антонина, тогда еще не было замков, это была страна вилл и цивилизация ванн. Все были грамотные, все читали трактаты, однако это была христианская страна. Но потом варвары прорвались,
и потребовалось еще несколько столетий, чтобы Англия снова стала христианской. Это прекрасное описание меня очень очаровало. Черчилль пишет, что Англия с тех пор так и не доросла до того уровня, потому что англичанам до сих пор приходится стоять в тесных душевных кабинках. А вот в позднем Советском Союзе удалось реализовать утопию ванн. Во всех хрущевках всегда были ванны. Советские люди лежали
в ваннах, дрочили, занимались сексом, читали книги. Это важный момент. Присутствовала культура расслабленности, советский расслабончик такой. Я мечтаю о том, чтобы Россия снова пришла к этому вальяжному и созерцательному состоянию, чтобы это была страна вилл, ванн, бассейнов, санаториев, лесов, заповедников. Я старательно эту утопию описывал в нескольких текстах. Склонен мечтать о том воображаемом будущем, когда Россия станет гигантским заповедником,
и не только природным, но и культурным. Хотелось бы, чтобы сохранялись города на стадиях разных веков, чтобы в качестве анклавов, автономных зон, осуществлялись разные экспериментальные утопии. Хотелось бы, чтобы процветала научная жизнь. Вообще исследовательское начало, как мне кажется, очень присуще нашей стране, и оно должно быть выдвинуто на первый план. Для того чтобы освободить процесс исследования от тех ограничивающих векторов, которые заданы потребностями и навязчивыми идеями современного капитализма, нужен экосоциализм. В моменты эйфорических состояний я иногда считаю себя экосоциалистом.
