В селе Шутилове была снята часть фильма «4» режиссера Ильи Хржановского. Фильм получил главный приз кинофестиваля в Роттердаме в 2005 году.

 

 

– Я училась в Нижегородской консерватории на отделении «Музыкальная фольклористика», и в 2002 году мы поехали в студенческую фольклорную экспедицию в село Шутилово. Так я и узнала об обряде, стараюсь ездить сюда каждый год, на эту дату ничего не планируем. Видимо, также отменяют все свои дела раз в год и бывшие уехавшие односельчане, выросшие дети, потомки тех, кто жил в Шутилове испокон веков. На народное гулянье съезжаются многие, причем оно никем не организовывается и не стимулируется, нет какого-то сценарного плана. Участники импровизируют на ходу, смеются и плачут, даже не поймешь иногда, серьезно они или шутят. От этого они сами разгораются. Как в народной культуре положено: ты и еду себе сам выращиваешь, и одежду шьешь, сам себя и развлекаешь. Ты сам себе и артист, и потребитель того смеха, который производишь. Это чисто народная традиция, которая поддерживается местными энтузиастами и бабушками-старожилами. Самой пожилой из тех, что я застала, было 90 лет, она умерла в прошлом году. Местные жители говорят, что праздник никогда не прерывался и не было ни одного года, чтобы люди не собрались. Много раз при мне бабушки говорили, что вот сейчас точно последний раз: здоровье уже не то, и праздник не такой, и петь некому, но все-таки в последний момент все происходит. С древних времен сохранилась структура праздника: время проведения, кукла Строма и обрядовые действия, символизирующие проводы весны. Что изменилось? К сожалению, уходит архаика, старинные песни, которые исполнялись многоголосно, бабушек почти не осталось, а молодые не перенимают эти песни. В песенном репертуаре лидируют частушки. Если есть гармонист, то частушки льются как из рога изобилия, как и было раньше. Когда Строма умирала, пели плачи. Это один из самых архаичных пластов песенной культуры. Когда Строма уже умерла, пели духовные стихи и поминальные песни. На поминках пели все что угодно.

Кроме материала из своих экспедиций, я подняла архивы, и с «Синим льном» мы выучили старые песни, которые были записаны в 70-х и 80-х годах в селе Шутилове. В последние годы мы им их привозим, потому что этих песен местные жители уже не помнят, но очень хотят их подпевать и что-то такое совершенно неповторимое и потрясающее происходит в эти мгновения. Сейчас моя задача не столько ездить как исследователь этой традиции, сколько как участник обряда, чтобы его поддержать. Местные жители очень рады нашему участию и благодаря нам эта песенная музыкальная часть держится и сохраняется. Более того, мне хотелось бы, чтобы старые шутиловские песни, которые мы выучили, хотя бы раз в год местные тоже пели и подпевали, а может быть, и вспомнили.

 

– Когда маленькими были – просто смотрели. Пешая процессия проходила с конца деревни мимо нашего дома. Несли Строму, сзади шли персонажи да на маленьких тракторах ехали, на разряженных лошадях – машин-то раньше не было. Людей было много. Я вышла замуж в Первомайске за 25 километров от Шутилова, родила и стала ездить сюда реже. 26 лет назад мне позвонили и попросили не бросать праздник, потому что в силу здоровья бабушкам уже тяжело самим было, умирали они. Теперь я очень рада, потому что это был праздник моей мамы, бабушки, прабабушки. А теперь это мой праздник! Каждый год ездим туда, рядимся. И на следующий год, дай Бог, почудим!

– В 1985 году я работал в «Ленинской смене», и кто-то из корреспондентов узнал про похороны Костромы. Этот праздник ведь всегда существовал, но не особо афишировался, хотя его и до меня документировали. Мы приехали в пятницу вечером и наблюдали, как бабушки делали куклу. Достали из амбара какие-то заготовки, мешки, голову, туловище, пустые рукава набили свежей соломой. На каждой улице была своя Кострома, в тот раз их было три. Меня поразило то, что все происходит без какого-то определенного плана и идет сплошная импровизация, которая меня как фотографа-журналиста покорила. Мы приехали как раз в том году, когда Горбачев издал антиалкогольный закон. Когда Кострома помирает, приходит врач и спрашивает у соседей, отчего же она умерла. Конечно, соседка откликнулась на злободневную тему: «Да, наверное, перепила!» Потом накрыли стол, но никакого вина на столе не было, его налили в самовар и потихоньку оттуда пили подпольно.

Интересно, что один из персонажей обряда – поп, обычно пьяный, гулящий, смердящий, поющий матерные частушки. Тогда, на излете советского времени, власти были безбожниками и за такое не преследовали, теперь же церковь подобные вещи не поощряет и пытается запретить, потому что праздник языческий, а образ попа негативный.

В соседнем селе примерно в то же время проводится обряд вождения коня, но я никак не смог туда попасть. Ничего подобного в Нижегородской области больше нет. У нас всё заглушили художественные промыслы, древние традиции и обряды не поддерживали. Тогда, в 80-е, уже был разброс от старых песен до гимна Советского Союза. По-настоящему старых песен сейчас почти не знают, а старые плачи превратились в комедию. Никуда не денешься – время идет. Я смотрел новые фотографии – там уже все другое, выхолощенное, люди другие. Но здорово, что все продолжается.

 

 

– Моя сага о похоронах Костромы началась еще в 2003 году, когда я познакомилась со своим будущим бывшим мужем фотографом-документалистом Валерием Нистратовым. Он несколько раз снимал в Шутилове похороны Костромы в конце 90-х. На фотографиях старухи оплакивали куклу, ходили ряжеными и веселились в обстановке полного сюрреализма. В прошлом году я узнала, что похороны Костромы будут через три дня, все бросила и наконец собралась в Шутилово. Я оказалась в деревне в восемь утра в воскресенье. На улице не было ни души, кроме нее – Костромы, которая лежала, готовая к похоронам, прямо на улице. Постепенно начали подтягиваться участники и гости, началось фантасмагорическое действо с ряжеными бабками, плачами, песнями, неприличными частушками, рюмочками за упокой души и неповторимым юмором. Находясь там, понимаешь, что стал не просто зрителем, а участником какой-то древней комедии дель арте, разыгрывающей неизменный сюжет уже сотни лет. Сильнейшим образом для меня стала процессия детей, которые несли на носилках через всю деревню несколько тел Костромы. Тема смерти страшна и табуирована, а тут дети участвовали в «празднике похорон» наравне со взрослыми. Гуляние закончилось большим застольем. Похороны Костромы – проводы весны и жертва для будущего хорошего лета и урожая. Когда все сели за стол, начался дождь.

 

– Я из семьи фольклористов, но на похороны Стромы попала впервые в прошлом году как участник ансамбля «Синий лён», выучив песни, записанные в экспедиции в 2002 году. Мы приехали накануне в Первомайск и остались ночевать у одной из главных заводил обряда тети Нюры Клюквиной (так в деревне называют Анну Гаврииловну Тимошину. – Прим. ред.). Ни свет ни заря поехали в Шутилово, ведь «без нас похоронят». Тетя Нюра взяла с собой «сряду» – праздничный наряд, сарафан. У дома бабы Дуни (Евдокии Ильиничны Новиковой) куклы уже лежат, стол накрыт, ждут гостей и оставшиеся куклы из других домов. Шоу похорон поразило меня искренностью действующих лиц. Для жителей обряд – это часть жизни, а не театр для зрителей или на камеру, хотя с каждым годом журналистов съезжается всё больше. Песенную традицию молодые не перенимают в отличие от традиции рядиться или петь матерные частушки. Помню радость местных жителей, когда мы запели песни их села, а они подпевали. Сами ведь не поют уже. Некому. Смерть Стромы, шествие с частушками через Шутилово, посиделки за поминальным столом и нырнуть в купель у часовни Николая Угодника – теперь мой ежегодный план в день Петровского заговенья. В июле в Русском музее фотографии состоялась фотовыставка из экспедиций в Шутилово разных лет. Организаторам удалось привезти бабушек из Шутилова, а приехать в город за 200 километров для них праздник. Это была настоящая гастроль Шутилова. В этом году после праздника тетя Нюра позвонила дочке: «Да-а-а, ой и почудили мы! Похоронили Строму-то. Ищи меня на ютьюбе опять!»