Где-то на двадцатой минуте просмотра «Облачного атласа» поневоле вспомнились глубокомысленные мужики из «Мертвых душ»: «Вишь ты, – сказал один другому, – вон какое колесо! Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» Продолжение диалога, исполненного сдержанного крестьянского оптимизма, все, конечно, помнят. Но если гоголевская бричка вызвала лишь чисто умо-зрительные размышления «мужиков», то «Атлас» – во всяком случае у меня – живой спортивный интерес и даже легкое сочувствие: громоздкая махина из шести историй, бесконечных переодеваний и невнятного закадрового бормотания отчаянно буксовала на всех поворотах и в каждую минуту грозила развалиться на очередном сюжетном ухабе. По счастью, все вроде обошлось. Через два с лишним часа режиссерская «тройка» (брат/сестра Вачовски и примкнувший к семейному дуэту Тыквер) благополучно докатила свой причудливый тарантас до финала – неравномерно одичавшие после Катастрофы земляне обрели-таки общий дом-2 в бескрайних просторах Космоса.
Собственно чисто спортивным интересом – вывезут/не вывезут – все и ограничивается. Причем не только у зрителей, но и авторов. Утроенные режиссерские усилия были, видимо, целиком потрачены на решение главного технического вопроса – как запихать пухлый и сложно построенный роман в рамки приемлемого экранного времени, не теряя элементарной внятности. Ну что ж, запихали. Отдельный респект гримерам: все-таки афроамериканская актриса в роли то немецкой еврейки тридцатых, то усатого корейца будущего – это реально круто! Но подобные достижения – скорее для Книги рекордов Гиннесса: самый большой хот-дог в Мичигане, самый пьющий нарколог Новой Англии, самое большое количество ролей, сыгранных Хэлли Берри, Томом Хэнксом и Хью Грантом в одном фильме. Но не ради же сомнительного соседства с «самыми-самыми» фриками затевалась экранизация. А ради чего – одни смутные догадки. В результате большой и кропотливой работы – шесть грамотно смонтированных между собой, но вполне трафаретных историй, из которых мы в очередной раз узнаем, что расизм, международные корпорации и каннибалы – это плохо, а бороться со всем этим – хорошо. И повисшая в пустоте претензия на что-то большее. В общем, собрались в Казань, но доехали только до Москвы.
Признаться, я не читал романа Митчелла и мне сложно оценить обоснованность этой претензии. Но то, что все наиболее интересное и небанальное в фильме второпях проговаривается в закадровом тексте, сигнализирует о недоверии авторов к отснятому материалу. Доведенные до прокатной кондиции отдельные эпизоды при общей формальной слаженности явно не дотягивают до поставленных задач. В итоге о «высоких материях» нам рассказывают, прибегая к литературным костылям. И без того искусственная конструкция на глазах превращается в самопародию.
Кино – как не устает повторять один мой друг-сценарист – грубое искусство. Выросшие из ярмарочного балагана «движущиеся картинки» обладают значительно большим потенциалом клиширования и стереотипизации, нежели гибкий язык литературного произведения. Что позволено Юпитеру – не позволено быку. Это не означает, что режиссер обязан превратиться в циничного халтурщика и гнать бодягу для придуманного им самим (в оправдание собственной же лености и посредственности) «неграмотного быдла». Это значит лишь то, что талантливый автор должен учитывать специфику избранного медиума и того оперативного пространства, в котором он работает. Можно – и это высший пилотаж – изобрести или открыть клише как особую форму «общего чувства», коммуникативного аффекта. Можно честно воспользоваться уже существующими и выжать из них максимум, как делали многочисленные и далеко не бездарные голливудские ремесленники. Можно, наконец, вовлечь устоявшиеся штампы в сложную авторскую игру или радикально их разрушить. При этом совершенно необязательно снимать семичасовой черно-белый фильм о собачьих какашках. Уолш, Ланг и Хичкок, работая в жанровом коммерческом кино, были не меньшими новаторами и революционерами в области киноязыка, чем Брессон, Годар или какой-нибудь Йонас Мекас. Как справедливо заметил в свое время Карлос Клэренс: «Голливудское искусство в своем лучшем воплощении – это подрывное искусство». Но нельзя три часа показывать шаблонных старичков, рвущихся из адского приюта на свободу, и тружениц фаст-фуда с пробуждающимся самосознанием, попутно объясняя сбивчивым шепотом, что речь на «самом деле» идет о свободе воли, детерминизме и диалектике иного и тождественного. Ладно, хоть бывшую подружку Бонда догадались пригласить. Все не так скучно про детерминизм-то с фаст-фудом. И на том спасибо.