Для Нижнего разговоры о краеведческом музее давно стали привычными, и выдержаны они примерно в одном тоне: городу нужен музей, где есть все – от бивня мамонта до советского плаката, место, где представлена история города. Тем более фонды музея-заповедника позволяют сделать это на достаточно высоком уровне. Ожидания вполне обоснованны. Но воспоминания о старом краеведческом музее заслоняют все остальное. Если же добавить чуть объективности и любопытства, то можно поговорить о том, что же представляет собой усадьба Рукавишниковых помимо комплекса музейных зданий.

В ходе реставрации дом появлялся как таковой, будучи полностью заслонен до этого своим назначением. Оставить все по-старому оказалось невозможным, с чем безоговорочно соглашаются специалисты из Москвы и Санкт-Петербурга. Но большинство упорно смотрит в одном направлении. Исчезает старый Нижний. На этом безрадостном фоне особенно внимательно должна быть воспринята новая жизнь старого дома, не потерявшего связи с прошлым. История семейства, которая продолжается сейчас династией всемирно известных скульпторов, дом – непосредственный участник нашумевшего в свое время романа Ивана Рукавишникова «Проклятый род» и в то же время реальный объект из области городских полулегенд о размахе жизни волжских купцов, яркий образец архитектуры эпохи эклектики. Вокруг усадьбы Рукавишниковых завязано множество интереснейших тем.

Вызывают недоумение и разговоры о прямо-таки жизненной необходимости создать в Нижнем музей купечества. Можно сказать, что на данный момент эта проблема в какой-то степени решена. В усадьбе Рукавишниковых заключена целая глава из жизни нижегородского купечества, к тому же преподнесенная в художественной форме. Более того, в селе Подвязье Богородского района сохранилась загородная усадьба Рукавишниковых (бывшее имение Приклонских), в обустройстве которой были использованы последние достижения инженерной мысли и новейшие технологии в сельском хозяйстве, цветоводстве, молочном производстве. Уникальный памятник погибал, пока там не появилась Жанна Потравко, которая по собственной инициативе стала хранительницей усадьбы.

Историю строительства дома на Откосе нужно рассказывать отдельно. Многое в ней стало понятно только в ходе подготовки и проведения реставрации. Дом внутри дома, мозаичный пол, неожиданно обнаруженные двери, раскраска комнат – не случайно один из реставраторов, излагая свой взгляд на проделанную работу, переходит на язык детективного жанра. Дворец на Откосе строился при участии молодого московского архитектора Петра Бойцова и нижегородского губернского архитектора Роберта Килевейна. В особняке при определенном смешении элементов представлены стили неоренессанса, необарокко, Людовика XVI, Людовика XV, русского стиля. Авторство скульптурного декора приписывается Михаилу Микешину, автору памятника тысячелетия России в Новгороде. Росписи плафонов над парадной лестницей, в бальном зале и аванзале были выполнены известным мастером натюрморта Фомой Тороповым. Последний, как и Петр Бойцов, принимал участие в создании интерьеров Исторического музея в Москве. Стоит отметить, что в России остались единичные объекты такой сохранности, как главный дом усадьбы Рукавишниковых, где представлен жилой интерьер второй половины XIX века. Основная их часть недоступна для просмотра.

В тот год, когда закончилось строительство дома, у Сергея Рукавишникова родился сын Иван. Здесь он рос, отсюда ходил в Александровский дворянский институт, потом в реальное училище на Покровке. Брал уроки рисования у Карелина. Увлечение историей переросло в серьезное изучение предмета, и Иван поступил в Петербургский археологический институт. Сотрудничество в редакциях журналов «Весы», «Золотое руно», выход книги стихов и прозы сделало Рукавишникова одной из наиболее заметных фигур того времени. Особенно прославился он как «мастер триолетов» (стихотворений из восьми стихов на две рифмы, в которых первые строки повторяются в четвертой и седьмой, а вторые – в завершающей строке).

Следующий не менее любопытный этап в биографии Рукавишникова связан с бурным послереволюционным временем. В 1919 году он организовал в Москве ни больше ни меньше как Дворец искусств, а после его закрытия читал курс стиховедения в Московском высшем литературно-художественном институте имени В. Я. Брюсова.

Иван Сергеевич зачастую фигурирует в мемуарах как некий анекдотический персонаж. Несколько нелицеприятный образ рисуется по воспоминаниям поэта Бориса Садовского: «Мой земляк И. С. Рукавишников, напиваясь, мотал головой, мычал и сердито швырял посуду. Узкая рыжая борода его купалась в бокале. Трезвый зато бывал очень мил». Писатель Сергей Голицын так отзывается о нем: «С виду он был похож на мушкетера, хотя без шпаги, ходил в плаще, в широкополой шляпе, только без пера, в сапогах с широкими отворотами и носил длинные рыжеватые кудри, длинные, как два горизонтальных прутика, усы и длинную узкую бородку в стиле Людовика XIII». Но наиболее симпатичным и человечным видится воспоминание писательницы Анастасии Цветаевой, довольно близко знавшей «мастера триолетов»: «…длиннобородый, еще не седой человек в высокой меховой шапке… Он шутлив, он галантен. Он много старше меня. По его заостренной бороде длинным клином серебристые брызги седины. На нем полудлинный коричневый тулупчик с меховым воротом… Мы смеемся. Тон беседе задает Рукавишников, и этот тон – шутливость. Он – шутлив, он очень шутлив. Его галантность подчеркнута, оттого мы смеемся».

Анастасия Ивановна Цветаева рассказывает о своем визите к Ивану Сергеевичу во время его болезни: «Иван Сергеевич покрыт – кто подарил чудо такое? – вязаным одеялом, и по нему – не совсем частое зрелище – бегают, в узор вязанности, три или четыре котенка, маленьких, пестрых, под цвет одеяла! Они на нем – играют? И когда больной подтягивает на себя одеяло, было свалившееся, вместе с ним въезжают ему почти до плеч, и веселье, и зрелище – умилительное. Он, видимо, любит кошек? <…> Иван Сергеевич рад мне. Подвигается к стенке, чтобы я села рядом, он тепло и радостно шутит, большой своей рукою гладит котят маленьких, им надо – печенья, да?

– Да, Настя? Печенья? Котята едят печенье?

И то, что на этот вопрос никто не может ответить, вызывает смех… дуэтом. Никто, кроме котят! Они – знают! И мы кормим печеньем котят… и это уже не одеяло, а одеяло с печеньем, и нам кажется, что это не только нам, а и котятам, а может быть, и одеялу это – смешно…»

Иногда Рукавишников рассказывал ей о своем роде, о романе, тогда еще не оконченном. Она была рада узнать в 1987 году, когда писала воспоминания, что «хоть в Нижнем Новгороде род их не забыли, что есть и поныне там – музей Рукавишниковых».

Интересно, что Иван Рукавишников и его брат Митрофан, уже тогда довольно известный скульптор, были непосредственно связаны с организацией музея в стенах родного дома. Еще перед Первой мировой войной умер их отец, последние годы жизни почти не бывавший в своем городском особняке. В Подвязье он устроил все по своему вкусу, завел хорошо поставленное конное дело. В доме оставались только его вдова с дочерью и немногочисленная прислуга. Совершенно непонятным им было то, как завертелась вокруг жизнь, откуда в их дворце взялись посторонние люди. Но напряженность несколько спала, когда весной 1918 года дома появились Иван и Митрофан, возглавившие художественный совет музея. По воспоминаниям современников, они поселились не в самом дворце, к которому с детства особой любви не испытывали, а в помещении бывшей бани во флигеле. Тесные комнаты, в которых разговоры не стихали до утра, в буквальном смысле стали центром культурной жизни Нижнего. Можно представить, как там спорили, доказывали, гадали и надеялись.

Через этих людей более живо и выпукло видится прошлое, эпоха Серебряного века, стихийные перемены в жизни страны. Непосредственную связь с ними сохраняет усадьба именно как дом, в котором просто жили.