"В гостях"

Гостиницу «Дом крестьянина», которая удачным образом расположилась буквально в нескольких сотнях метров от Кремля, но при этом умудрилась как-то сохранить смешные по меркам центра города расценки, скоро снесут – журналист Лев Левченко и фотограф Сергей Мутыгуллин по заданию «Селедки» сняли номер-люкс, провели там ночь и узнали, чем это место живет сейчас.


«Вы, ребят, посмотрите номер сперва», – настаивает немолодая уже женщина-администратор «Дома крестьянина», типаж которой знаком каждому, кто хоть раз бывал в сельском продуктовом магазине или пытался добиться очередного талончика в российской больнице. «Да нет, спасибо, нам друзья посоветовали, мы им… эээ… вроде как доверяем», – пытаемся отговориться. По легенде мы приехали в Нижний из Москвы в командировку. «Да нет-нет, посмотрите. Лидия Ивановна, покажите им 37-й!» – звонко кричит она, а мы в ответ как-то хмуро улыбаемся, не в силах выдавить из себя очередную нелепую шутку с политическим контекстом.


Гостиница «Областной дом крестьянина», которая до революции была доходным домом купца Бубнова, стала обсуждаемой слишком поздно – когда уже стало ясно, что ее снесут, а на освободившемся месте построят новую. Опоздавшие в этот раз градозащитники и неравнодушные всполошились: как же, мол, так, разрушается облик одной из центральных улиц города! Нашлись, впрочем, и сторонники уничтожения здания, приводящие в качестве аргумента тот факт, что на первом этаже гостиницы расположилась дешевая рюмочная с понятно каким контингентом. «Ну, там же натуральный бомжатник, пускай сносят», – морщил нос редактор с моей прошлой работы, отправляя туда съемочную группу.

«Надолго в город приехали?» – спрашивает у нас консьержка Лидия Ивановна, проводя по узким коридорам гостиницы, сохранившим еще остатки дореволюционной роскоши: под тремя слоями линолеума отчетливо хрустит паркет, на потолке отсвечивает лепнина, а через высокие деревянные окна видно залитую желтым светом фонарей Алексеевскую. «На один день, у нас тут типа командировка», – начинаю лепетать я. Лидии Ивановне, похоже, без разницы, вопрос был дежурным. Наш номер оказывается совмещенным посредством небольшого коридора и общего туалета с другим. «Здесь у вас холодильник, туалет и душ – через дверь», – сообщают нам.


Раскачивающийся под собственным весом унитаз и душевая кабинка изначально там размещаться не должны были, настолько кустарно они приделаны.
Невозможно отделаться от ощущения больницы: каждый из примерно десятка постояльцев непременно вальяжно прогуливается в разваливающихся тапочках и обязательных трениках с растянутыми коленками. Некоторые из них, как выяснилось, строили храм на окраине Щербинок.


«В девяностые у народа денег было побольше, мы квартиры ремонтировали, сейчас вот больше вливать в строительство церквей стали, ну, мы этим и занялись», – карьера строителя Кости удивительным образом полностью совпадает с общественно-политическими процессами в России за последние пятнадцать лет.


Наш номер оказался достаточно большим, даром что мы взяли самый дорогой вариант – метров, должно быть, на тридцать квадратных, с двумя окнами. Их могло бы быть и три, но угловое окно заложили кирпичом еще лет сорок назад. Из оставшихся видно Алексеевскую, «Рекорд» и так называемый «чернопрудский небоскреб». Под одним из окон висит и красиво мигает светофор.


Все в этом месте пропитано трогательной, но наивной заботой. Примерно так же моя бабушка обустраивает свой деревенский дом: с минимальными средствами и весьма своеобразными представлениями о прекрасном. Дешевые пластиковые панели в туалете. Крючки для одежды в виде белочек. Неровно подкрашенная батарея. Даже на гремящем холодильнике «Минск» прилеплены какие-то магнитики.


Часть гостиницы сдается под офисы. На первом этаже висит объявление на листке А4 «ОТПУСК НА ГОА В ГОСТИНИЧНОМ НОМЕРЕ. 7 ДНЕЙ. 24 678 РУБЛЕЙ».


Про рюмочную в комментариях на «Фейсбуке» рассказывали в основном ужасы. На одного там наорал алкаш, в другого кинули ботинком. Гнездо маргиналов, хмурых любителей поддать, у которых за подкладкой телогрейки хранится финка, – примерно так представляли мы местную «капельницу».


«46 рублей и за конфетку еще…» – говорит озябшему мужичку характерная продавщица с высокой прической, ярким макияжем и в синем фартуке. «Да не брал я конфетку!» – упрямится он. «Брал», – настаивает продавщица. «Врешь ты все, ты мне мою же конфетку и дала!» – заливается хохотом мужичок.


Это классическая разливайка с высокими круглыми столами, где соблюдается суровая традиция пить исключительно стоя, без рассиживаний. Пол усыпан картонками. «Я могу!» – выведено крупным шрифтом на плакате, который висит на двери, за дверью – туалет.


«Заколебало, третий день снег идет, только отчистишь все – и опять замело», – жалуются дворники за соседним столом, выпивая по стограммовке из пластиковых стаканов. «ВыходА сделал, тропинку сделал, сугробы раскидал, а потом опять все заново», – добавляет один, после чего пускается в долгий и достаточно нудный рассказ о своей кошке.


Люди заходят сюда ненадолго: быстро пропустить рюмку водки, запить стаканом лимонада и отправиться дальше; надолго не задерживается практически никто. Если за «долго» принимать промежуток времени больше десяти минут.


«Ну что, Семен, пойдем покорять просторы Покровки», – говорит усатый мужчина соседу. Другой в углу по телефону спрашивает своего будущего работодателя о наличии ночных смен. Стоящий с ним рядом обладатель большой репортерской сумки в очках меланхолично смотрит в затянутое дешевыми шторами окно.
«Володь, ты бы закодировался уже», – протягивая очередной стакан, по-дружески говорит одному из постояльцев буфетчица. Похоже, она тут знает почти каждого третьего – судя по всему, здесь вообще редко появляются случайные люди. Нас она, впрочем, назвала «мальчиками».


Рюмочная закрывается очень рано – в половину восьмого каждый день, а в воскресенье и подавно на час раньше. Кого там могут оскорбить эти тихие, в сущности, пьяницы после этого времени – для меня на самом деле большая загадка.


«Вадим, ты поаккуратнее курить ходи, меня там в прошлый раз приняли», – предупреждает один из дворников другого. Выясняется, что полицейские приноровились дежурить неподалеку и требовать с выходящих взятки за якобы нетрезвый вид.


Историю огромного здания гостиницы при желании можно сопоставить с историей страны за отчетный период. Построенная на волне торговых успехов Нижнего Новгорода в конце XIX века купцом Степаном Бубновым по проекту известного архитектора Ужумендского-Грицевича, гостиница на практически двести номеров большой популярностью в закрытом городе Горьком по понятным причинам никогда не пользовалась. Не удовлетворял «Дом крестьянина» и возросший спрос на роскошь в эпоху первоначального накопления капитала после развала Союза, зато пришелся очень к месту в качестве строительной площадки под инфраструктурный элемент исключительно имиджевого спортивного мероприятия, так характерного для третьего путинского срока.


Строго говоря, если бы не маячащий где-то вдалеке чемпионат мира по футболу, про «Дом крестьянина» вряд ли вспомнили бы – стоял бы себе и стоял, может, и отреставрировали бы здание через какое-то время. В конечном счете этот дом действительно формирует настроение Алексеевской.


Вечером здесь кажется, что трамваи ходят даже как-то чаще обычного. Это не мешает, скорее напротив: хочется сидеть на подоконнике всю ночь с граненым стаканом и провожать каждую «двойку» взглядом. Связь со временем в этом месте теряешь достаточно скоро – спать приходится на тесной кровати, словно из какого-нибудь ДОЛа на окраине области. И, представив уже утром, что скоро должен прийти вожатый и позвать на зарядку, ты оживаешь под звуки города. «Дом крестьянина» вместе со своими крошечными закусочными и магазинами в подвале доживает свою, по сути, ничем не примечательную историю, существуя в этом городе намного естественнее, чем каждый новый бар, зависимый от моды и конъюнктуры. Побыть бы здесь еще дня два, слушать давно забытую дрим-поп-группу The Sundays, смотреть на трамваи из огромного окна, разговаривать с консьержкой про политику и мысленно прощаться с очередной уходящей натурой.

Также почитать