Английское hospital произошло от латинского hospitalia, родственника нашего «гостеприимства». Русское «больница» недвусмысленно намекает на предстоящие страдания. С этим ценным этимологическим наблюдением отправляюсь к травматологу в больницу имени Н.А. Семашко. В гардеробе парень вклинивается передо мной, лицом изображает: «Я знаю, и что?» Я ему вербализирую на всякий случай: «Здесь очередь». Пацан фыркает, переминается с ноги на ногу. «Какая это очередь? Она чисто номинальная». Интересная, думаю, формулировка. Никто не реагирует, люди сзади как будто осмысливают слово «номинальный», примеряя его на себя. Я пытаюсь заговорить зарождающийся хаос, объясняя нигилисту, что очередь реальна, показываю глазами на вполне живых людей, как бы приглашая его уйти в конец с миром. Очередники поддакивают несмело, но как будто уже не совсем уверенные – таки очередь тут или нет, готовясь к любому варианту. Вытянутая линия плавно смещается к своему началу, формируя какую-то промежуточную структуру – наверное, ту самую «номинальную очередь». Пацан крепче сжал тощую куртейку, расставил шире ноги, к обороне готов, и по всему видно, что не впервой. Чувствуется боевой опыт в городских условиях. Тут я отчетливо понимаю, что квест «областная клиническая больница» мне предстоит непростой и это только начало. Ждущие меня рвы с крокодилами, вылезающие из земли шипы и обманные камни представляются в этот момент очень живо. Под этим впечатлением я уклонился от схватки за номерок и сберег силы для более серьезных боев, о чем потом не пожалел. Парень, чувствуя близкую победу, таки перекинул свою фуфайку гардеробщице и уверенно зашагал в следующую очередь, теперь в регистратуру. Я хотел посмотреть, как он там будет продвигать свою теорию про номинальность очередей, но наглец благоразумно встал за бабкой в шерстяном берете. Потому что бабуля всю жизнь в очередях, видала всяких разводил и таких молодых пассионариев на завтрак ест.
Хирург-1 глянул на листок с результатом УЗИ, потрогал коленку через джинсы. «Все понятно, мениск. Удалять к чертовой матери». Меня «чертова мать» насторожила, но в целом к такому повороту я уже был готов. «Сколько денег?» – спрашиваю прямо. – «Бесплатно, – и, подумав, добавил: – Практически. Направление по месту жительства и вот анализы соберешь», – протягивает список. «А в ГИТО тыщ 30–40 берут, правда, Галина Петровна?» Галина Петровна закивала, и оба мечтательно посмотрели в окно. Там пухлые снежинки легкомысленно кружились между берез. «А чем это грозит вообще?» – пытаюсь получить хоть какие-то подробности. «Артроскопия? Да ничем не грозит. Половина футболистов вон без менисков бегают, и ничего». Я замечаю, что за такие деньги многие бы побегали. «Не побегали бы», – хирург сказал как отрезал. Тут его опять вызвали, старик вскочил и заковылял, прихрамывая на правую ногу. А я несколько минут слушал тиканье часов и думал про отечественный футбол.
Хирург-2. Я решил все-таки получить second opinion, тем более что добрый человек рекомендовал «хорошего хирурга». Тот сразу отправил на МРТ, ничего не осматривая. Сказал, куда надо идти – там, если от него, будет «полтора рубля всего». Добавил, что шестнадцать лет «этим занимается». Я не стал ему говорить, что только что от человека, который этим занимается лет эдак 45. Кое-как уговорил страховую возместить МРТ, возвращаюсь к хорошему хирургу со снимками, он бегло глянул – «разрыв, есть такое дело», напомнил про шестнадцать лет и сказал: «Это будет тридцать четыре рубля всего». Плюс два рубля на анализы – «чтоб не бегать по врачам». Когда доктор называет тысячи рублями, это сразу настраивает на деловой лад. Тем более если из-под рукава халата свисает элегантный, но увесистый золотой браслет. Поэтому я решил выждать и поторговаться. Дней через пять он перезвонил и спросил, что я надумал. Я честно признался, что тридцать четыре рубля зажал и соблазнился бесплатной медициной. Еще дней через пять пришла от него эсэмэска с просьбой перезвонить. Это был идеальный момент для торга, но я уже начал квест с анализами и справками в бесплатной поликлинике.
Муниципальная поликлиника – это порой Зазеркалье, где все не то, чем кажется. Нигде относительность пространства и времени не ощущается так явно. Относительность здоровья, кстати, тоже: можно вылечиться, но чувствовать себя хуже. Сроки примерные, требования изменчивы, как погода в горах. Регистратура: «Нужна местная регистрация». Ее делают неделю, через ФМС.
Возвращаюсь с нужной бумагой, передо мной дед кричит в окошко: «Мне 78 лет, ты меня учить будешь?» – «Не ты, а Вы!» Дед берет талон, отходит немного: «Коз-з-за!» Из окна: «Хамло!»
«Здравствуйте!» – это уже мне. Просовываю регистрацию в окошко. «Не надо», – отмахивается тетушка, которая ее просила неделю назад. Коза, впрочем, позже оказалась милой женщиной, просто работа нервная. Терапевт имеет все признаки ОРЗ и, по-хорошему, должен сам себя отправить на больничный. Кабинет 29 – это не между 28 и 30, а вообще на другом этаже, в лаборатории. Их вдобавок две в разных концах здания, обе берут кровь, но каждая по-своему. Я со своим распухшим коленом хорошо изучил план здания, хотя и без особого удовольствия. Найдена нужная лаборатория, на двери файлик с листом: «Посторонним вход воспрещен». Жму звонок. Открывают: «Открыто вообще-то». – «Так написано же не входить». – «А это не для вас написано». – «Все понял, спасибо». – «Анализы будут в среду». Прихожу в среду утром: «У нас выдача результатов с двух до шести». Возвращаюсь в пять: «Результаты вчера сдали в регистратуру». – «Что ж вы утром не сказали?» – «Ну вы видите, что у нас по утрам творится?» – «Вижу, что у вас творится, да». В регистратуре: «У нас ничего нет, наверное, забрал терапевт». Круг замыкается, потому что терапевт говорит: «Результаты можно будет на руки получить». Задача усложняется тем, что результаты действительны две недели, и если не успеть собрать весь комплект, можно начинать эту веселую эстафету заново.
Последний рубеж – хирург в поликлинике, он выписывает драгоценное направление. Прихожу к началу приема со всеми выстраданными бланками и справками, пульс учащенный, волнительный момент. Сижу минут сорок, никакого движения. Очередь молча ждет и смотрит по сторонам. Иногда проходит медсестра, ее провожают вопросительным собачьим взглядом. На ум приходят сцены из Робинзона Крузо – там, где он жег свои напрасные сигнальные костры. Тут одна из последних очередниц не выдерживает, открывает дверь, типа: «Ну, чего не принимаете?» – «Принимаем, но у меня карточек на столе нет», – кричат из кабинета. Становится не совсем понятно, что хирург там все-таки принимает в пустом кабинете. «Карточка у меня на руках, как она у вас окажется?!» Очередь спохватилась: «И у нас карточки, и у нас…» Вскакивают, начинается стихийный передел очередности. Классический древнекитайский трактат периода Сражающихся царств Сунь Цзы («Искусство войны») говорит: «Побеждают, если знают, когда можно сражаться и когда нельзя». Я решаю вернуться в более удачное время. На следующий день: за столом та же обширная женщина-хирург, на столе аккуратная стопка карточек, напротив две исполнительные молодые медсестры. Доктор строго смотрит на меня из-под празднично выкрашенных век, на часах 30 декабря, пятница. Думаю, надо как-то задобрить, а то моя-то карточка у терапевта, а больной без карточки – это, считай, привидение. «С наступающим!» – говорю с неуверенной улыбкой. Доктор продолжает смотреть не моргая, сестры неловко заерзали на стульях. Вера Александровна в курсе про наступающий и настроена на конструктив. Я излагаю анамнез, она без вопросов берет бумагу и начинает выводить направление характерной врачебной вязью. Никаких «приходите завтра» или «у меня нет бланков». Я еле сдерживаюсь, чтобы не целовать ей руки, пока она пишет. Но тут меня возвращают, конечно, в знакомую уже реальность поликлиники: направление теперь нужно Отдать Печатать.
Есть специальный человек, который всю мою историю соберет в кучу и напечатает, я его про себя назвал Издатель. Завтра он с утра, а Вераалисанна во вторую смену. Ну то есть шансов никаких, не раньше среды. В среду я знакомлюсь через окошко с этим полубогом, который работает на компьютере в отдельном кабинете. Окошки, надо заметить, размерами скорее напоминают бойницы и среднему человеку приходятся на уровень груди. То есть прежде чем спросить, нужно поклониться – очень находчивое инженерное решение. Издатель, как положено, крайне занят и «наверное, только завтра», на что я сразу обещаю вернуться в полтретьего и сидеть над душой. В полтретьего форма была готова, теперь «подпись в тридцатом, пятом и печать в двадцать пятом», звучит как детская считалка. В тридцатом кабинете: «Комиссия уже закончена, и закройте дверь, а то сквозняк». Я выразительно молчу и смотрю в глаза. «Ладно, ждите». Выносят: «Держите, теперь к заведующему в пятый». В приемной заведующего: «Поставите печать, одну копию себе, одну вернуть в тридцатый». Я, зная уже местные порядки, четко понимаю, что отдавать ничего не надо. На всякий случай стучусь в тридцатый: «Скажите, а мне две копии нужно у себя иметь?» – «Да». – «Спасибо, до свиданья!» Выбегаю на улицу, как первокурсник после первой удачной сессии. Девушка машет мне через дорогу: «Мужчина, бахилы забыли снять!»
Дальше дела пошли как по маслу, словно последняя ржавая шестеренка наконец провернулась, весь этот бюрократический трактор завелся, выпустил облако сизого дыма, дернулся и поехал куда надо. Госпитализацию подписали в пятницу, 13-го. А через неделю я уже опирался на послеоперационный костыль с видом бывалого солдата, щурился на рассеянное зимнее солнце и рассказывал посещающим, как я завоевывал высокотехнологическую медицинскую помощь.