"«Галиматья как форма существования»"
Художник, актер, музыкант, участник шоу «Битва экстрасенсов» Сергей Пахомов, также известный под псевдонимом Пахом, – человек, тонко чувствующий и многое попробовавший. В ходе полуторачасовой аудиенции в своей мастерской он рассказал «Селедке» о том, что на самом деле существует в мире, о русской медитации, сталинских порядках и радости от валокордина
Интерес к мистике, эзотерике и разного рода предсказаниям в российском обществе ни с чем не связан вообще. Нельзя в данном случае интерес людей к непознанному мерить опознанными категориями. Поэтому нам кажется на уровне условной реальности, что народ потянулся в сторону магии, а стоит чуть-чуть изменить оптическую точку – там уже совсем другая информация. Наоборот, народ мало интересуется потусторонним. Вот хоббиты, например, нормальная тема. Мы всю жизнь чего-то боимся, можно постараться меньше бояться. Но это все виновата скорбь, она же к нам из других людей проникает и заставляет бояться, нет безмятежности.
Очень тяжело, поэтому человек издергается-издергается и потом умирает. У него силы кончаются от всей этой мути бытийной. Он должен смотреть, чувствовать, жрать, все в нем растет, а он от нервного истощения гибнет. Многие слышат, как человек думает. Также я вот слышу, как тлен нас поедает, как происходит руинирование ткани, время берет и вытягивает у тебя изо рта, выхватывает слова и уносит их в небытийность. Слишком много потаенного вокруг людей. Мир достаточно прост: есть категория счастья, какие-то установки и типичность, поэтому часто и обращаются к экстрасенсам и магам. Непонятное влечет. У людей есть потребность счастья и есть потребность манипулирования. На фоне этого появляются экстрасенсы, они типа все объясняют и помогают моделировать историю. Воздействовать на каких-то там черных людей, чтобы кто-то из них в пруд упал и сварился, как пельмень.
★ ★ ★
Верю ли я сам в мистику? Я всегда на этот вопрос отвечаю так: все, что в мире есть, оно есть. Любое положение, которое ты определяешь на уровне кодированного, высказанного словами, существует на самом деле. От высокого до совершенно утонченного. Слово «кот», например, тоже мало что обозначает – так, для понятийности. Не столь выспренне, как «язык есть дом бытия», но близко. Слова должны нести простую функцию, поэтому я обычными словами изъясняюсь, совмещаю непростое с простой формой, из-за этого возникает поле интриги, бесполой интриги, некуда приткнуться оппоненту, он не понимает, почему сначала просто, а потом возникает когнитивный момент. Есть же разные типы художников, я отношусь к таким, провокативного типа. Чтобы мой язык увидеть, нужно всегда идти на контрасте: темное на светлом, тихое на громком. Плюс образ жизни, все постепенно объединилось – герой с человеком. Сам я ничего уже давно не чувствую, я утратил чувственную категорию, потому что она отнимает много нервной энергии. Культивирую бесчувствие. Ясность, прощение, нелепость, телевизор.
★ ★ ★
Что в России раздражает, так это скорбь – групповая, коллективная, природная, она как-то поедает, но вроде и просветляет. Такое состояние першения в горле. Понятно, что это ландшафт, который мы не сможем изменить, но вот вектор в сторону красоты, ясности, детства, инфантильности можем. Ну, ты знаешь, какие мы инфантилы. Сделал вид, что дурачок, а сам бумаги нужные подписал. Странный практицизм, который пляшет, пульсирует, от логики он не зависит. Все это создает личность и формирует и походку, и внешность.
★ ★ ★
Чудо – это то, что преследует меня с утра до вечера. Радость бытия, чего всем желаю, может быть даже оголтелой. Никакого суицида, никакого ухода. Только жить силы есть. Проснулся – счастье напало. А там уже несчастье внутри этого счастья. Понимаешь? Ложка дегтя, черви. Так в борьбе происходит старение. Чтобы ничего этого не видеть, пьют люди. Старики, например, запрещенный во всем мире фенобарбитал, который входит в состав валокордина. Если каждые 15 минут по 15 капель принимать, как пожилые люди, происходит рай на земле, поиск покоя. А что нам может дать покой – только смерть, которая, в свою очередь, человека пугает. Вот такие вилы. Надо что-то предпринимать, но лучше ничего не соображать. В общем, такая галиматья как форма существования.
★ ★ ★
У меня Сталин на окне стоит и смотрит на улицу, регулирует движуху. Сталин – характер сложный, многогранный, и я – как человек, как волюнтарист, как псевдобог – беру какие-то его стороны, например строгость и любовь к порядку. Он за порядковое состояние мира, противоречащее абсурду. Вот на уровне чего воспринимается абсурд? На уровне каких-то сведений. Сведений много, поэтому нужно властно выдвигать и выдергивать те требования, которые близки. Здесь достаточно тихо, но днем все бибикают, он на них смотрит, чтобы те не бибикали, и регулирует своими этими качествами дорожное движение. Я не могу не уважать его за это, он мне близок в ритмике.
★ ★ ★
Вопросы «как быть» и «что делать» – это молодежные вопросы, когда человек размышляет: «кто он», «какая его миссия» или ее отсутствие. Как только происходит самоидентификация, погружаешься в собственный идиотизм, расслабленность или силу. Покрываешься защитным слоем. С одной стороны это может быть мох, с другой – новая чувствительность, просто иная. Когда меня спрашивают, как жить, я всегда говорю: «Ребята, только вперед». У меня это связано с оптимистической частью пропаганды. Такие благие мысли.
★ ★ ★
Анекдоты я, к сожалению, не люблю. Это свойство моей психики: я не могу одно и то же повторять два раза, мне скучно. Это такой непрофессионализм, возведенный в дамоклов доктринный домок. Поэтому анекдотов я не помню, меня смущает работа с повторами, их же нужно несколько раз рассказывать и те же самые чувства испытывать. Возникает артистизм такой, а все, что связано с артистами, мне тоже не близко. Это подневольный, плебейский, лубочный артистизм. Как в дешевом романе, завязанном на половом, на низовом и на смеховом, такое производство «ха-ха-ха».
★ ★ ★
Художники – это возникшее сообщество клеток. Как город мастеров. Художники – это просто характеристика. Один мусор собирает, он наделен этими чертами, ничего, что у него половинки мозга не хватает, но к мусору у него душа лежит, ему с ним хорошо. Даже без объяснения. Как таджики стригут кусты – и им хорошо: они взаимодействуют с растениями. А вот художник – у него тоже чего-то не хватает, понимания мира взрослых. Он остается открытым, и это его бьет по морде устройство мира. Сейчас все шифруются, а художник, конечно, не может шифроваться, потому что он выглядит странно, не может с собой совладать. Особенность такая. Это характерные герои. Как вот по телевизору юмористов показывают, один с номером, другой. Так и художники. Высказывания, образ, демократичность. Например, половые органы – это демократичная вещь, они объединяют всех с миром духовного. Как и газета, кстати. Объединяет через физиологию, через мантру, через размер чуть больше головы с миром духовного. Голова же не срет, она дышит, хотя рот анус напоминает. В России говорят: «Словом убить человека можно». Это откуда? Думаю, что когда доносы пишешь – вот и убил словом, а не так, будто взял слово, как камень, по голове им человека ударил – и он умер. Почему? Потому что в России нервозная жизнь. Комфорт не совмещается с нервозностью. Задача искусства – чтобы люди не самоубивались.
★ ★ ★
Я некоторое время проработал оформителем на заводе «Мосгравюра», который из церкви перестроили. За премию придумал плакат, связанный с кинетической скульптурой. Плакат – конвейер в пропагандистских целях. На конвейере вместо шестеренок пустые бутылки крутятся, а сверху огромное полотно, закручивающееся, как скрижаль, и написано: «Приказ об увольнении за пьянство» – и катится на этих бутылках очень веселый человек с красным носом с огромным членом-бутылкой в штанах, скатывается по этой кинетической ветке, на которой написано: «Позор бегункам». Этот завод был связан с современным искусством, завод низового народного промысла. Они делали отрыжку хохломы, или палеха, или мстеры. Это рождало очень хорошее фейковое состояние, поп-артовское. Сила! Все это продавалась в матрешечных магазинах по всей стране. А сейчас к заводу приделали купола и всех выгнали. Потому что пили все страшным образом. Жены ждали мужей у проходной, чтобы изъять зарплату, а те с помощью летательных объектов, дронов ее как-то перебрасывали. Женщины на заводе тоже выпивали, они брались в телогрейках за руки, выстраивались в странную шеренгу и бежали по цеху туда-обратно пьяные, а вокруг станки по периметру стоят, прессы. Там своя готика.
★ ★ ★
Народные промыслы – сильнейшая вещь. Я как-то приехал в Жостово на практику, и у меня случилось изобретение своего «жостова», но для этого нужно было освоить технику. Вот я ее и освоил коряво, по мере сил. Как можно узнать дилетанта или ученика в любом искусстве? По отсутствию смелости. Мазок у меня был шаткий, робкий, полупрозрачный, не было в нем уверенности многолетней. Так и во всем искусстве. Робость выдает неофита, это потом уже ты тетку выселил из коммуналки, кого-то в колодце утопил, разошелся, одним словом. Так вот Жостово это великое – деревня, рядом с ней небольшое производство и лесок. Мастера напиваются вечером и в лесу засыпают, а их жены, как нимфы, из селения выходят и разыскивают. Каждая своего. Это концептуальная арифметика. Так вот я месяц провел. Картина жила, рождался цветок – упругий, розовый, жостовский. И там нарушение сексуальной ориентации латентное: крепкие пожилые мужики рисуют цветы, и из них валит сексуальность. Странное такое смещение, диссонанс, потому что они деятели искусств. Кто-то – кто более фантазийный, сложный – там сочиняет мифологию, а другие выпивают с горя. Чтобы замкнуть круг, их жены возвращают в реальность. Потом они опять в фантазийное пространство цветов. Вот такое забытье, а затем возвращение. Ритм жизни, постоянство навевает скуку, но его тоже надо возделывать либо отдаться природе. Но дураком-то тоже не хочется выглядеть – тому отдался, сему отдался, какой-то секс получается в одни ворота. Нужно формировать внимание, чтобы отличать вещи, которые создают твою музыку и поэтику твоей жизни, а какие нет. Вот искусству слушать я учу людей собственным поведением и больше ничем. Я художник от произведения, вот какой я есть, это мое искусство. А в жостовскую традицию мне не удалось внедрить новые веяния.
★ ★ ★
Скоро хочу вернуться к занятиям физкультурой. Я всегда говорю: «В здоровом теле – здоровый дух». Но пока мешают люди. Был я как-то на передаче, мне номер в гостинице сняли, а график достаточно плотный. 12 часов смену отработать, притом с живыми людьми, а у них трагедии: у кого-то кто-то умер, у кого-то выбросился из окна, настоящие серьезные такие взаимоотношения. Вот утром я пытаюсь прийти в себя, а мне продюсер в дверь тук-тук. Врывается баба в красных штанах, говорит: вы мне должны рассказать все-все про меня. Я деньги заплачу. Я ее, конечно, с удовольствием выгнал. Вот такие люди мне мешают заниматься спортом.
★ ★ ★
Мои политические взгляды меняются, у меня была декларация: утром я фашист, вечером – коммунист. Я существо безвольное, я окутан то теми настроениями, то этими. Это свойство свободы и гнилья, которое в художниках живет. Приходится быть эгоистом. Художники, писатели – неприятные рожи, они все время думают. Умственный труд – это форма эгоизма, а театр – это форма наркоманского состояния. Для актеров же выход на сцену важнее денег, они готовы сами платить. Это энергообмен мощнейший, борьба с одиночеством. А одиночество почему пугает? Потому что это дорога в сторону смерти.
★ ★ ★
Со временем все труднее и труднее поток мыслей в бессознательное запускать. Все время о чем-то думаешь. Момент медитации, безусловно, важен. Но я прилаживаю медитацию к российским реалиям, и для меня медитация – это не замыкание в форме канонической застывшей расслабленности, а движение. Для меня русская медитация – это ходьба. Она и метафорична, и для физики, и для физиологии – молочная кислота выделяется, эндорфины, ты уже начинаешь забывать о происходящем. Поэтому и говорят: «зашелся». Русское время.
★ ★ ★
Бесплатно на вопросы о том, что нужно делать, чтобы изменить свою жизнь, я не отвечаю.
15 мая в 19:00 в литературном кафе «Беzухов» состоится творческая встреча с Пахомом и Marinesca «Как съесть счастье и не подавиться», 16+
Рождественская, 6, резерв: 433–87–63
Очень тяжело, поэтому человек издергается-издергается и потом умирает. У него силы кончаются от всей этой мути бытийной. Он должен смотреть, чувствовать, жрать, все в нем растет, а он от нервного истощения гибнет. Многие слышат, как человек думает. Также я вот слышу, как тлен нас поедает, как происходит руинирование ткани, время берет и вытягивает у тебя изо рта, выхватывает слова и уносит их в небытийность. Слишком много потаенного вокруг людей. Мир достаточно прост: есть категория счастья, какие-то установки и типичность, поэтому часто и обращаются к экстрасенсам и магам. Непонятное влечет. У людей есть потребность счастья и есть потребность манипулирования. На фоне этого появляются экстрасенсы, они типа все объясняют и помогают моделировать историю. Воздействовать на каких-то там черных людей, чтобы кто-то из них в пруд упал и сварился, как пельмень.
★ ★ ★
Верю ли я сам в мистику? Я всегда на этот вопрос отвечаю так: все, что в мире есть, оно есть. Любое положение, которое ты определяешь на уровне кодированного, высказанного словами, существует на самом деле. От высокого до совершенно утонченного. Слово «кот», например, тоже мало что обозначает – так, для понятийности. Не столь выспренне, как «язык есть дом бытия», но близко. Слова должны нести простую функцию, поэтому я обычными словами изъясняюсь, совмещаю непростое с простой формой, из-за этого возникает поле интриги, бесполой интриги, некуда приткнуться оппоненту, он не понимает, почему сначала просто, а потом возникает когнитивный момент. Есть же разные типы художников, я отношусь к таким, провокативного типа. Чтобы мой язык увидеть, нужно всегда идти на контрасте: темное на светлом, тихое на громком. Плюс образ жизни, все постепенно объединилось – герой с человеком. Сам я ничего уже давно не чувствую, я утратил чувственную категорию, потому что она отнимает много нервной энергии. Культивирую бесчувствие. Ясность, прощение, нелепость, телевизор.
★ ★ ★
Что в России раздражает, так это скорбь – групповая, коллективная, природная, она как-то поедает, но вроде и просветляет. Такое состояние першения в горле. Понятно, что это ландшафт, который мы не сможем изменить, но вот вектор в сторону красоты, ясности, детства, инфантильности можем. Ну, ты знаешь, какие мы инфантилы. Сделал вид, что дурачок, а сам бумаги нужные подписал. Странный практицизм, который пляшет, пульсирует, от логики он не зависит. Все это создает личность и формирует и походку, и внешность.
★ ★ ★
Чудо – это то, что преследует меня с утра до вечера. Радость бытия, чего всем желаю, может быть даже оголтелой. Никакого суицида, никакого ухода. Только жить силы есть. Проснулся – счастье напало. А там уже несчастье внутри этого счастья. Понимаешь? Ложка дегтя, черви. Так в борьбе происходит старение. Чтобы ничего этого не видеть, пьют люди. Старики, например, запрещенный во всем мире фенобарбитал, который входит в состав валокордина. Если каждые 15 минут по 15 капель принимать, как пожилые люди, происходит рай на земле, поиск покоя. А что нам может дать покой – только смерть, которая, в свою очередь, человека пугает. Вот такие вилы. Надо что-то предпринимать, но лучше ничего не соображать. В общем, такая галиматья как форма существования.
★ ★ ★
У меня Сталин на окне стоит и смотрит на улицу, регулирует движуху. Сталин – характер сложный, многогранный, и я – как человек, как волюнтарист, как псевдобог – беру какие-то его стороны, например строгость и любовь к порядку. Он за порядковое состояние мира, противоречащее абсурду. Вот на уровне чего воспринимается абсурд? На уровне каких-то сведений. Сведений много, поэтому нужно властно выдвигать и выдергивать те требования, которые близки. Здесь достаточно тихо, но днем все бибикают, он на них смотрит, чтобы те не бибикали, и регулирует своими этими качествами дорожное движение. Я не могу не уважать его за это, он мне близок в ритмике.
★ ★ ★
Вопросы «как быть» и «что делать» – это молодежные вопросы, когда человек размышляет: «кто он», «какая его миссия» или ее отсутствие. Как только происходит самоидентификация, погружаешься в собственный идиотизм, расслабленность или силу. Покрываешься защитным слоем. С одной стороны это может быть мох, с другой – новая чувствительность, просто иная. Когда меня спрашивают, как жить, я всегда говорю: «Ребята, только вперед». У меня это связано с оптимистической частью пропаганды. Такие благие мысли.
★ ★ ★
Анекдоты я, к сожалению, не люблю. Это свойство моей психики: я не могу одно и то же повторять два раза, мне скучно. Это такой непрофессионализм, возведенный в дамоклов доктринный домок. Поэтому анекдотов я не помню, меня смущает работа с повторами, их же нужно несколько раз рассказывать и те же самые чувства испытывать. Возникает артистизм такой, а все, что связано с артистами, мне тоже не близко. Это подневольный, плебейский, лубочный артистизм. Как в дешевом романе, завязанном на половом, на низовом и на смеховом, такое производство «ха-ха-ха».
★ ★ ★
Художники – это возникшее сообщество клеток. Как город мастеров. Художники – это просто характеристика. Один мусор собирает, он наделен этими чертами, ничего, что у него половинки мозга не хватает, но к мусору у него душа лежит, ему с ним хорошо. Даже без объяснения. Как таджики стригут кусты – и им хорошо: они взаимодействуют с растениями. А вот художник – у него тоже чего-то не хватает, понимания мира взрослых. Он остается открытым, и это его бьет по морде устройство мира. Сейчас все шифруются, а художник, конечно, не может шифроваться, потому что он выглядит странно, не может с собой совладать. Особенность такая. Это характерные герои. Как вот по телевизору юмористов показывают, один с номером, другой. Так и художники. Высказывания, образ, демократичность. Например, половые органы – это демократичная вещь, они объединяют всех с миром духовного. Как и газета, кстати. Объединяет через физиологию, через мантру, через размер чуть больше головы с миром духовного. Голова же не срет, она дышит, хотя рот анус напоминает. В России говорят: «Словом убить человека можно». Это откуда? Думаю, что когда доносы пишешь – вот и убил словом, а не так, будто взял слово, как камень, по голове им человека ударил – и он умер. Почему? Потому что в России нервозная жизнь. Комфорт не совмещается с нервозностью. Задача искусства – чтобы люди не самоубивались.
★ ★ ★
Я некоторое время проработал оформителем на заводе «Мосгравюра», который из церкви перестроили. За премию придумал плакат, связанный с кинетической скульптурой. Плакат – конвейер в пропагандистских целях. На конвейере вместо шестеренок пустые бутылки крутятся, а сверху огромное полотно, закручивающееся, как скрижаль, и написано: «Приказ об увольнении за пьянство» – и катится на этих бутылках очень веселый человек с красным носом с огромным членом-бутылкой в штанах, скатывается по этой кинетической ветке, на которой написано: «Позор бегункам». Этот завод был связан с современным искусством, завод низового народного промысла. Они делали отрыжку хохломы, или палеха, или мстеры. Это рождало очень хорошее фейковое состояние, поп-артовское. Сила! Все это продавалась в матрешечных магазинах по всей стране. А сейчас к заводу приделали купола и всех выгнали. Потому что пили все страшным образом. Жены ждали мужей у проходной, чтобы изъять зарплату, а те с помощью летательных объектов, дронов ее как-то перебрасывали. Женщины на заводе тоже выпивали, они брались в телогрейках за руки, выстраивались в странную шеренгу и бежали по цеху туда-обратно пьяные, а вокруг станки по периметру стоят, прессы. Там своя готика.
★ ★ ★
Народные промыслы – сильнейшая вещь. Я как-то приехал в Жостово на практику, и у меня случилось изобретение своего «жостова», но для этого нужно было освоить технику. Вот я ее и освоил коряво, по мере сил. Как можно узнать дилетанта или ученика в любом искусстве? По отсутствию смелости. Мазок у меня был шаткий, робкий, полупрозрачный, не было в нем уверенности многолетней. Так и во всем искусстве. Робость выдает неофита, это потом уже ты тетку выселил из коммуналки, кого-то в колодце утопил, разошелся, одним словом. Так вот Жостово это великое – деревня, рядом с ней небольшое производство и лесок. Мастера напиваются вечером и в лесу засыпают, а их жены, как нимфы, из селения выходят и разыскивают. Каждая своего. Это концептуальная арифметика. Так вот я месяц провел. Картина жила, рождался цветок – упругий, розовый, жостовский. И там нарушение сексуальной ориентации латентное: крепкие пожилые мужики рисуют цветы, и из них валит сексуальность. Странное такое смещение, диссонанс, потому что они деятели искусств. Кто-то – кто более фантазийный, сложный – там сочиняет мифологию, а другие выпивают с горя. Чтобы замкнуть круг, их жены возвращают в реальность. Потом они опять в фантазийное пространство цветов. Вот такое забытье, а затем возвращение. Ритм жизни, постоянство навевает скуку, но его тоже надо возделывать либо отдаться природе. Но дураком-то тоже не хочется выглядеть – тому отдался, сему отдался, какой-то секс получается в одни ворота. Нужно формировать внимание, чтобы отличать вещи, которые создают твою музыку и поэтику твоей жизни, а какие нет. Вот искусству слушать я учу людей собственным поведением и больше ничем. Я художник от произведения, вот какой я есть, это мое искусство. А в жостовскую традицию мне не удалось внедрить новые веяния.
★ ★ ★
Скоро хочу вернуться к занятиям физкультурой. Я всегда говорю: «В здоровом теле – здоровый дух». Но пока мешают люди. Был я как-то на передаче, мне номер в гостинице сняли, а график достаточно плотный. 12 часов смену отработать, притом с живыми людьми, а у них трагедии: у кого-то кто-то умер, у кого-то выбросился из окна, настоящие серьезные такие взаимоотношения. Вот утром я пытаюсь прийти в себя, а мне продюсер в дверь тук-тук. Врывается баба в красных штанах, говорит: вы мне должны рассказать все-все про меня. Я деньги заплачу. Я ее, конечно, с удовольствием выгнал. Вот такие люди мне мешают заниматься спортом.
★ ★ ★
Мои политические взгляды меняются, у меня была декларация: утром я фашист, вечером – коммунист. Я существо безвольное, я окутан то теми настроениями, то этими. Это свойство свободы и гнилья, которое в художниках живет. Приходится быть эгоистом. Художники, писатели – неприятные рожи, они все время думают. Умственный труд – это форма эгоизма, а театр – это форма наркоманского состояния. Для актеров же выход на сцену важнее денег, они готовы сами платить. Это энергообмен мощнейший, борьба с одиночеством. А одиночество почему пугает? Потому что это дорога в сторону смерти.
★ ★ ★
Со временем все труднее и труднее поток мыслей в бессознательное запускать. Все время о чем-то думаешь. Момент медитации, безусловно, важен. Но я прилаживаю медитацию к российским реалиям, и для меня медитация – это не замыкание в форме канонической застывшей расслабленности, а движение. Для меня русская медитация – это ходьба. Она и метафорична, и для физики, и для физиологии – молочная кислота выделяется, эндорфины, ты уже начинаешь забывать о происходящем. Поэтому и говорят: «зашелся». Русское время.
★ ★ ★
Бесплатно на вопросы о том, что нужно делать, чтобы изменить свою жизнь, я не отвечаю.
15 мая в 19:00 в литературном кафе «Беzухов» состоится творческая встреча с Пахомом и Marinesca «Как съесть счастье и не подавиться», 16+
Рождественская, 6, резерв: 433–87–63
