Есть три возможных подхода к культуре. Традиционный, когда культура – это все лучшее, что создано человечеством. Это такой пережиток XVII века, вертикального представления – во главе стоит Господь Бог, потом священники, университетские профессора и так далее. По этой версии 90 % человечества по разным причинам некультурны вообще: либо они не принадлежат к христианской религии, либо говорят на других языках. Кроме того, некультурные – все те, кто внутри европейской культуры находится ниже определенного уровня, а уровень этот определяется университетским образованием. Вторая концепция культуры ведомственная – это то, чем занимается Министерство культуры: исключительно искусством и наследием; все то, что рядом, – например книгопечатание и телевидение, – культурой не считается. Наконец, то определение, которым пользуюсь я, было дано впервые на конгрессе ЮНЕСКО, когда в XX веке произошло освобождение стран от колониальной зависимости и евроцентризм потерпел крах. Это более широкое понимание культуры как совокупности нравов, обычаев, ценностей, объединяющих между собой различные сообщества людей. Это сетка, накладываемая на систему взаимоотношений человека с окружающим миром и соответственно его внутреннее самоощущение, самосознание. Такое представление называется антропологическим и, как мне кажется, наиболее адекватным для описания того, что происходит в культуре и как она функционирует. Из такого определения следует, что некультурного человека вообще быть не может: как только он рождается, сразу попадает в сообщество, скажем, в семью, где ему приходится жить по определенным правилам и законам. Хотя подавляющее большинство людей, с которыми мне приходится иметь дело, – руководители в сфере культуры, интеллигенция, – продолжают придерживаться либо ведомственного представления, либо вертикального, согласно которым «мы – культура, а все остальное – не культура или псевдокультура».
★ ★ ★
Одна из самых важных вещей, произошедших в мире на протяжении последних пятидесяти лет, – это формирование глобальной массовой культуры, которая и стала точкой отсчета в отличие от национальных культур, которые были точками отсчета для традиционных представлений XVII– XIX веков. Что это такое? Все то, что делалось и делается в расчете на население безотносительно пола, возраста и вероисповедания. Это некоторая универсальная форма творчества, которую распространяют повсеместно, в том числе и на территории России. В страну, которая на протяжении XX века пыталась всеми силами отгородиться от этой глобальной массовой культуры, в лучшем случае создавая свои национальные региональные формы типа сталинского Голливуда 1930-х годов, вдруг в 1990‑е, в силу открытости границ, широким потоком зашла глобальная массовая культура и стала практически основной для существенной части населения. Ничего странного и страшного в этом нет. Так происходит на всем земном шаре.
★ ★ ★
В современной, что называется официальной, российской культуре существуют две противоположные тенденции. Первая, которую можно условно назвать «вперед в прошлое», связана с великими традициями, РПЦ, самодержавием, православием и народностью – давайте вот это восстановим и будем придерживаться. Вторая – диаметрально противоположная: права человека, либеральные ценности, рынок. Сложность в том, что в свете этих двух политических линий ты получаешь совершенно противоположную культуру – рынок разрушает традицию, ставит ее на коммерческую основу, заставляя производить глобальную массовую культуру. В ней ценность произведения определяется, грубо говоря, количеством людей, которые готовы платить за него деньги – чем больше людей заплатило, тем произведение лучше. В традиционной же культуре ценность произведения определяется близостью к Богу или идеалу, и самое ценное произведение – то, которое понимают исключительно автор и Господь Бог; чем больше людей понимают произведение, тем оно хуже. Вот эти два шизофренических порыва существуют де-факто, но они не могут существовать мирно, потому что они совершенно разные. Люди, которые нами руководят, не могут позволить себе это осознать и одной ногой находятся в одном мире, второй – в другом, а эти два мира не просто не соприкасаются, они действуют в диаметрально противоположных режимах.
★ ★ ★
Если брать то, что происходит сейчас, то после такого бурного наступления либерализации и коммерциализации в 1990‑е годы, естественно, происходит откат назад, и так или иначе мы сейчас живем в мире, где с легкими изменениями восстановлена система существования Советского Союза в 1970-е годы. Период застоя, кстати, оказался очень плодо-творным для искусства, и разного рода обходные маневры тогда превращали почти каждое произведение в шедевр. После ввода советских войск в Чехословакию творческой интеллигенции решили свернуть шею, сейчас происходит подобное завинчивание гаек, но уже, может, не столько по идеологическим принципам, сколько по поводу того, что вот это распоясавшееся либеральное самосознание и люди, которые воображают, что они имеют право на свое мнение и суждение, очень раздражают. Это приходится прекращать, причем делается это довольно последовательно – под лозунгами повышения зарплаты научным работникам, оптимизации учреждений, реформации системы высшего образования. Смысл всего этого – до предела сократить гуманитарную сферу знаний, перейти на позиции технократии, в которой мы находились в советское время и к которой стремимся сейчас вернуться, когда идеологическая компонента – это чисто формальная надстройка над техническим укладом экономики и мышления. Но ведь уже в 1970-е годы было ясно, что торможение каких-то гуманитарных дисциплин типа семиотики приводит в научном сообществе к определенным результатам, благодаря которым начинается кризис военной промышленности – и мы перестаем быть способными делать, например, те же самые ракеты. Мнение, что можно развивать только ракеты, а все остальное тормозить, довольно недальновидное, но свойственное человеческому мозгу, который не понимает, что между всем этим есть связь.
★ ★ ★
Российская политическая система базируется на пропаганде тех форм искусства, тех форм творчества, которые безопасны, то есть относятся к прошлому и среднестатистическому настоящему. Таким образом, самое безопасное искусство для политики – это музыка, именно музыканты лучше всего экспортируются за рубеж, лучше путешествуют, у них нет языкового барьера. В советское время, когда председатель Госкино по всем республикам ездил и встречался, например, с секретарем ЦК Армении, они говорили не о кино, а об опере и Большом театре, потому что это был тот небольшой кусок культуры, который считался достойным разговора между великими людьми. Большой и Мариинка – эталоны, которые абсолютно безопасны. Так происходит до сих пор.
★ ★ ★
Если поделить культуру как бы на три пласта, по терминологии американцев: «высоколобая», «среднелобая» и «узколобая», – сейчас у нас поддерживается так называемый «средний» уровень культуры. Например, «узколобая» – та, что не требует особого образования и подготовки. Многие говорят: «культура для необразованных», а я говорю: «культура для всех». Тот же самый умнейший профессор на определенном этапе жизни вдруг начинает читать детективы, ходить на легкие комедии и смотреть эротические шоу. Эта массовая культура фигурирует на телевидении, на «больших» каналах, где является доступной. Периодически против этого борются, в Общественной палате кричат: «Удалите Пугачеву! Она позор нашей культуры», а Пугачева никуда не удаляется, наоборот, рядом с ней появляется Елена Ваенга, которой тоже говорят: «позор для нашей культуры», она же собирает Государственный Кремлевский дворец. «Среднелобая» культура признана и считается уважаемым искусством, не вызывая никаких нареканий и всех устраивая. К этому можно отнести, например, так называемую популярную классику – Чайковского, Шопена и все то, что показывает канал «Культура». К ней относится подавляющее большинство нынешних влиятельных художников, народных артистов. Третий тип, условно говоря, авангардистский, или «высоколобый», который в изобразительном искусстве называется «актуальным». Это то, что нарушает нормы, законы, порядки – в том числе и людей, господствующих в сфере культуры. С авангардом ситуация сложная, ведь культура по природе своей консервативна. Сама по себе она всегда будет тянуть назад, и в этом плане все, что сейчас происходит в политике, соответствует как бы самым фундаментальным особенностям культуры.
★ ★ ★
Если мы определяем культуру как систему нравов, обычаев и традиций, объединяющих людей, то чем меньше эти нравы и обычаи меняются, тем лучше, тем легче людям находить общий язык и понимать друг друга. Механизм культуры так устроен сам по себе – все тянуть назад, лишь бы ничего не изменилось. И в художественном творчестве также есть зона, которая играет подобную роль – массовая культура базируется на универсальных закономерностях, ценностях и пристрастиях. Ее часто ругают за наличие секса и насилия, но ведь это те две вещи, которые интересуют всех. Там же показываются очень банальные вещи типа пропаганды единства семьи, что дети должны любить родителей, муж не должен изменять жене. Массовую культуру обвиняют, что она повторяет одно и то же, так она и существует для того, чтобы повторять одно и то же. Это ее главная функция. Часть культуры, которая стремится все это поломать, имеет ту судьбу, которую имеет, – одни люди в тюрьме, другие высланы из страны, преданы анафеме. Сейчас у нас в политике такой откат, лидирует запретное представление, будто в культуре надо все запрещать и в принципе это система запретов. Я же понимаю культуру как систему разрешений. Установить ограничения, не пускать то, не пускать это, по мере возможности стимулировать то, что способствует своеобразной неподвижности, то есть безопасности ныне существующего состояния, – довольно характерно для общества, которое боится будущего. И все бы хорошо, если бы мы одновременно с этим не говорили о модернизации.
★ ★ ★
В кино вкусы верхушки всегда находились значительно ближе к вкусам народных масс, чем к вкусам критиков и интеллигенции. Начальство быстро поняло, что такое «Москва слезам не верит», и народ понял, и даже Американская киноакадемия поняла, а есть люди, которые долгое время продолжали думать, что это позор. Радикального разлада между обществом и руководством нет. Например, для вышестоящих хорошо было бы прекратить истерию по поводу Pussy Riot, нужно было спустить на тормозах эту историю. Запрещай, не запрещай – все равно будут делать неприемлемые вещи, будут пробовать что-то изменить, проводить скандальные художественные акции. Звезд из девочек Pussy Riot мы сами сделали, именно нашими усилиями они напишут мемуары за несколько миллионов долларов, и все у них будет в порядке.
★ ★ ★
Начиная с «Твин Пикс», произошел некий переворот, при котором телевизионные сериалы стали более значительным культурным событием, чем даже самые важные фильмы. Сейчас трудно сказать, где находится центр общественной дискуссии, – вокруг самого популярного высоконагражденного фильма или же самого успешного сериала. «Пропавший без вести», «Доктор Хаус», «Клан Сопрано», Madmen и целый ряд других в мировом масштабе занимают такие же престижные позиции, как «Аватар», «Титаник» или, скажем, последний фильм Михаэля Ханеке. Уже нельзя сказать, что важнее для культуры, то или другое, все обсуждается, оказывается в центре общественного внимания, в том числе и интеллектуального.
★ ★ ★
Сценарный кризис – это скорее кризис отбора. Сценариев пишется очень много, и все в России почему-то считают, что каждый написанный должен обязательно превратиться в фильм. В американской системе из тысячи заявок выбирается лишь один для дальнейшей разработки, на тысячу запущенных фильмов затраты на подготовительный период даются тоже какому-то минимальному количеству, а решение на съемки получают единицы. Из тысячи законченных фильмов один попадает в кинотеатры, остальные идут на телевизионные каналы. У нас система отбора: 1 – 1 – 1. Если твой сценарий не поставили – это катастрофа, ужас и безобразие. Я уверен, что человечество не стало менее изобретательным, другое дело, что повысился уровень благосостояния, а когда у тебя все в порядке, ничего острого написать не получится. В странах, которые находятся на военном положении, существует огромный творческий потенциал, желание рассказать об этом, но я бы не пожелал человечеству перманентной войны всех со всеми ради того, чтобы было хорошее искусство. Это все же вещь второстепенная.
★ ★ ★
Если кинематограф рассматривать этимологически, как «запись движения», то разницы между ним и видеоартом не будет никакой. И видеоарт, и кино, создаваемое для кинотеатров, и фильмы, и сериалы, которые создаются для телевидения, – все это я называю «искусством экрана». Видеоарт не носит промышленного характера, вписывается в процесс творчества изобразительного искусства и функционирует по тем же законам. Здесь конкуренция идет за выставочное пространство, а не за показ в кинотеатрах.
★ ★ ★
Недавно ушедший из жизни Вячеслав Глазычев, который был очень большим специалистом по городам, говорил, что городская культура России остается слободской, то есть сохранившей сельские черты жизни. Как должна строиться культурная жизнь городов и исходя из чего, зависит от конкретного места. Из наиболее показательных примеров – Пермь, куда, с одной стороны, на Марате Гельмане въехало актуальное искусство, а с другой – при поддержке официальных властей и местной интеллигенции во главе с писателем Александром Ивановым начался бунт против этого, демонстрация консерватизма культуры по отношению к революционаризму. В духе современности люди стали интерпретировать это как борьбу за деньги. Конечно, подобная борьба имела место, но тут же были и значительно более существенные, глубинные противоречия между исконным консерватизмом провинциального образа жизни и инновационными тенденциями, которые навязывались извне со стороны более продвинутой столичной творческой интеллигенции. На самом деле подобная проблема существовала и в СССР. Когда выпускался фильм на экраны, было сразу ясно, что его с большей радостью запретит местное руководство, чем центральное.
★ ★ ★
В Нижнем Новгороде, как и во многих российских городах, центр города – это такое музейное пространство, но, как мне показалось, люди в нем не живут. Может, я ошибаюсь, но ощущение такое. Он не воспринимается органически. И в связи с этим встает вопрос: что делать с историей города? На что опираться? На Кремль и православие? На Пожарского, Нижегородскую ярмарку и Горького? Что из этого вытягивать на первый план? Что будет выглядеть и считываться естественно, а что противоестественно? Все зависит от сочетания очень многих элементов, которые каждый город интерпретирует по-своему. Сейчас только ленивый не хочет объявить себя столицей культуры Европы, мира. Это здоровое стремление каким-то образом свой город выпятить. Не факт, что местное население будет относиться к этому нормально, у нас есть традиция сразу считать, сколько денег потрачено и почему их не поделили между жителями. Пока в России культурные изменения персонифицированы и во многом коренятся в художественных пристрастиях и вкусах конкретного начальника. Вот любит Нарышкин театр – так у него в совете по культуре при Госдуме были приставлены театральные актеры и актрисы, любит губернатор республики Марий Эл классическую архитектуру – так он будет строить себе венецианскую набережную посреди города.
★ ★ ★
У меня есть приятельница, которая любит говорить: «Холера развивается нормально». Вот так и про наше телевидение, которое с годами становится похожим на телевидение любой другой страны. С теми же самыми передачами, с легкой поправкой на национальную специфику и довольно жестким контролем за новостными и политическими программами, что вполне естественно в условиях, в которых мы живем. Естественно, творческий импульс это притормаживает, потому что всегда легче забрать что-то, что уже доказало интерес массовой аудитории, нежели придумывать что-то свое с неопределенными результатами и перспективами. Вместе с тем отдельные проекты, базирующиеся на собственной традиции, оказываются настоящими событиями если не коммерческого, то художественного масштаба. «Жизнь и судьба», например, или фильмы, которые продюсировал Первый канал, – к ним по-разному можно относиться, но «Дозоры», как и «Школа», безусловно, расширили аудиторию кинотеатров и ТВ.
★ ★ ★
Распространение аудиовизуальной продукции в интернете формально является пиратством, а реально – новой формой доступности произведения искусства для основной массы населения. Сейчас в области интернета мы стремимся продвигаться больше в системе запретов и контроля, но, на мой взгляд, эти вещи бесперспективны, если они не базируются на каких-то нравственных убеждениях людей, непосредственно этим занимающихся. На любой ход по запретам есть контрход, обеспечивающий существование этого продукта в интернете. На этом погорели уже музыкальные компании, горит кино и будут гореть все. Недавно я задался вопросом – вот у нас была прослушка. А можно ли прослушивать всех? Да, теоретически можно. Но другая половина населения должна быть теми, кто будет прослушивать. То есть ситуация непонятная: одна половина слушает другую, та слушает эту. Необходимо смотреть, каким образом можно работать в этих условиях, и тут уже действует практика музыкальных компаний, которые идут на контакт с музыкальными сайтами. Это интересная нормальная реакция, хотя сначала гремели судебные иски. То же самое будет и с кино.