У Москвы в начале нулевых был исторический шанс попасть на мировую архитектурную карту. Представьте огромный десятимиллионный город, у которого не было инфраструктуры капитализма вообще. Ни диверсифицированного рынка жилья, ни банков, ни офисных площадей, ни общественных зданий в смысле шоу-бизнеса, например. Была достаточно развита инфраструктура спорта, но она не предполагала коммерции, и приходилась тоже все делать заново. Сегодня же все это построено и застроено. Сказать, что у нас какие-то дыры: нет современных офисов, нет современной транспортной инфраструктуры, гостиниц – это не совсем честно, потому что вообще-то они есть. Я считаю лужковский период провалом с архитектурной точки зрения, но, с точки зрения цивилизационной, Москва – модернизированный город, по крайней мере в сравнении со страной. А архитектурный шанс упущен.
★ ★ ★
Интерес к урбанистике отчасти возник под влиянием изменений, произошедших в Европе, в связи с кризисом 2008 года, когда повсюду переключились с архитектуры аттракционов Захи Хадида, Либескинда и Нормана Фостера на архитектуру экологическую, «честную» (в протестантском смысле). Ее выражением стали общественные пространства: Хай-Лайн в Нью-Йорке, реконструкция центральной части Мадрида. У нас теперь тоже занимаются пешеходными улицами, парками и набережными. Проблема только в том, что при нашем ведомственном подходе занимаются этим не архитекторы, а ЖКХ. У нас все делается, но кто это делает, мы не понимаем. Там вообще архитекторов нет. В отличие от Европы, где мы знаем, что это делали Херцог и де Мёрон или West8, у нас Петр Палыч Бирюков находит каких-то непонятных халтурщиков и делает все так, что, с архитектурной точки зрения, это даже невозможно критиковать, потому что это не объект профессиональной критики. Это вообще не про профессиональные действия. У нас в этом смысле неожиданно архитектура померла – пришли коммунальные службы.
★ ★ ★
Почему Москва сильно изменилась за последние несколько лет? Нельзя сказать, что Сергей Собянин как человек кардинально лучше, например, Лужкова (хотя, на мой взгляд, и лучше). Но когда возникает борьба во власти, то люди должны следовать каким-то программам. Программа, которая сформировалась как «Антилужков», предполагала уничтожение всей Москвы 1990-х – с ней и начали бороться, даже не разбираясь, что из этого полезно, а что нет. Например, были уничтожены все киоски в шаговой доступности, а это был дешевый сектор рынка, который обслуживал население по месту его проживания. Да, одновременно это был источник теневой экономики, источник продажи фальсифицированных и просроченных товаров не слишком высокого качества, но это был сложившийся рынок. Когда его уничтожали, то меньше всего думали о том, где же люди будут покупать колбасу по дороге с работы. Рассуждали о том, что нужно закрыть эту сферу, потому что каждый префект реально получает каким-то косвенным образом с каждого киоска некую мзду. Государство так жить не может, поэтому с этим надо что-то делать. И канал закрыли. Фактически произошел конфликт Лужкова с Медведевым, Медведев Лужкова и снимал. А у Медведева тогда была своя повестка дня, которой сегодня больше нет – все эти высокие технологии, Сколково, новая экономика. Получалось, что волей-неволей Собянин, который приходит, должен это развивать. Капков в этом смысле является неожиданно выжившей медведевской фигурой, и программа, которую он реализует, это же совершенно медведевская программа. Медведев, может, об этом и не знает, да и Капков ее так не осмысляет, но мы-то понимаем, что произойди этот конфликт сегодня между Путиным и Лужковым, то была бы совершенно другая модель управления Москвы. Просто тут проскочили люди из медведевского периода. Вообще политика отличается от истории тем, что в истории одни закономерности, а в политике одни случайности. И переход из одного в другое – это и есть обретение жизнью смысла.
★ ★ ★
В Нижнем Новгороде была очень яркая архитектурная школа, но она погибла. Не знаю, как это связано с государственной властью. Я по-человечески больше знаком с Борисом Немцовым уже не в качестве нижегородского губернатора, а сегодня – в качестве частного лица. Это человек вполне себе выдающийся. Но в тот момент, когда он правил Нижним Новгородом, у него были ужасные отношения с архитекторами, он их терпеть не мог, да и сам был немного другой, чем сейчас. Даже не немного. Когда Шанцев стал губернатором… Шанцев когда-то был одним из самых способных людей у Лужкова, и в лужковской модели были свои позитивные свойства. Его опыт управления – это лужковский опыт, так что можно надеяться, что у людей что-то станет лучше с пенсиями, здравоохранением. Возможно, будет поддержана местная промышленность, борское стекло или военное производство. Но архитектура погибнет – это было более-менее очевидно.
★ ★ ★
Для того чтобы страна начала застраиваться, надо запретить заместителю мэра Москвы по вопросам градостроительной политики и строительства Хуснуллину строить восемь миллионов квадратных метров в год. Пока в Москве есть инвестиционный продукт под названием «жилье», деньги в регионы идут плохо. Но если его закрыть, то другого места, кроме регионов, и не будет. Есть надежда, что мы снова станем технической страной, начнем что-то опять производить, заново появится авиация, что-то изменится с атомной промышленностью или оптикой. Пока же единственное, что хорошо налажено за двадцать лет, – строительство недвижимости. Это та область экономики, в которой мы умеем создавать востребованный на рынке продукт. Как только в Москве запретят бесконечную стройку, она пойдет в регионы. Вообще желание 140 миллионов населения приехать в Москву и жить только в ней, оставив всю остальную территорию под присмотром тактических ракет, это какая-то ненормальная ситуация. Можно только надеяться, что ее что-то переломит. Я недавно в Казани был совершенно потрясен именно технологическим развитием Татарстана. Это похоже на сегодняшний Китай или Сингапур пятнадцатилетней давности с развитием IT-кластеров и промышленных зон. Есть, конечно, специфика, что это все осуществляется под защитой республиканской национальной власти, и в этом смысле защищено от недружественного внимания бизнес- и силовых структур. Вот сразу думаешь, куда бы этот опыт еще распространить.
★ ★ ★
Как оценивать консервативный поворот? Коротким словом «беда». Если бы консервативный поворот протекал чисто в философском или политическом поле, то можно было бы говорить о достоинствах, недостатках, что вообще принято понимать под современным консерватизмом. Но когда это просто дымовая завеса под войну, под агрессию относительно братского государства, людей, с которыми ты на одном языке разговариваешь, то какой же это поворот? Это преступление, за которое придется очень горько платить всем нам. Говорят, если умер один человек – это трагедия, а если тысяча – это статистика. Не совсем так. Зависит от того, где это происходит. В данной ситуации война идет в центре Европы, и это люди поименно известные. На сегодняшний день погибло более пяти тысяч человек, соответственно один человек – это примерно семь близких ему людей. Тридцать пять тысяч потеряли близкого человека. Вот это уже много. В этом конкретно кто-то виноват, и там мучительно над этим думают. В конце концов кто-то додумается, нельзя же все время верить, что виноваты какие-то мифические фашисты, непонятно где возникшие. Так не получится.
★ ★ ★
Ничто не является большим символом современной архитектурной России, чем храм Христа Спасителя. Много идеологии, ясно видно, что художественные качества никого не волнуют, в нем сходятся амбиции власти, довольно странные желания населения – ну, вроде многодневных стояний в очереди к реликвиям, довольно странный образ церкви, которая так слита с государством. Единственное, что там было не представлено, так это какая-то другая Россия, но с того момента, как Pussy Riot арестовали, оказалось, что она тоже представлена, и там даже появились новомученицы, хотя и противоположного свойства. С этой точки зрения, это абсолютно символическое пространство. Я бы сказал, что его построили специально, для того чтобы их там арестовали, потому что это дико символический сюжет, когда поворот государственного консерватизма начался именно с этого. Столкновение двух Россий, совершенно ничтожный жест, и девушки не самые интересные, но тем не менее это попадет в учебники истории. Когда будут дальше рассказывать, как консервативные силы задавили прогрессивные или как прогрессивные начали борьбу, первое, что будут упоминать, так это танец Pussy Riot у алтаря храма Христа Спасителя.
★ ★ ★
Когда говорят об интеллектуалах, то сразу же возникает вопрос об их роли. Но в России интеллектуал – это не роль, а некое качественное прилагательное. Отчасти это свидетельствует о недостаточной институциализации интеллектуалов. Связано это с тем, что в государственной власти, бизнесе и образовании интеллектуальная экспертиза мало востребована. Вот во Франции интеллектуал – это функция. Ты стал интеллектуалом, ты можешь быть довольно тупым при этом, но у тебя есть функция «интеллектуал» – писать в газетах, выступать на радио, преподавать, вести дискуссии, лекции.
★ ★ ★
Положение искусствознания сегодня, при рыночной экономике, распадается на две совершенно различные области. Одна – это знаточество и оценка исторического материала, здесь непаханое поле. Качественных экспертов у нас всегда не хватает. Нужен очень хороший глаз и много чисто опытных знаний, чтобы успешно функционировать в этой сфере. Другая часть – это обслуживание современного искусства, когда дискурс продается вместо произведения. Это не требует знаточества, и лучше вообще не иметь никакого искусствоведческого образования, литературное гораздо более востребовано в этом отношении. Если вы можете написать текст о произведении белыми стихами, это лучше, чем если вы напишете просто статью. Честно говоря, не очень уверен, что здесь нужно суждение вкуса. По-моему, оно уходит. Здесь гораздо нужнее суждение воли. Просто ощущение, что этот объект, или этот художник, или эта ситуация имеют какое-то отношение к искусству – именно тогда твоя воля, выраженная словами, пробивает рынок.
★ ★ ★
Проект прессы в нашей стране в значительной мере сегодня завершен. Я много работал и продолжаю работать в газетах, но тот удар по репутации, который произошел сегодня в связи с борьбой за Украину, невосполним. У всех «больших» изданий эта отрицательная репутация уже есть. Моя родная газета «Коммерсантъ» вышла с первой полосой «Немощь обратилась за помощью»… Ну, и что она может потом сделать? Вставать на колени, каяться публично? Вряд ли это поможет. Пятно позора останется на репутации каждого, кто там работает, и на моей в том числе. В этой части все абсолютно пессимистично, и я не вижу никакого просвета. Поле выжжено. Была такая история с замечательными журналистами «Литературной газеты» в 1970-е годы. Это были мастера. Когда сейчас смотришь, что они умели делать, поди до этого дорасти. Но когда кончилась советская власть, кто-нибудь их вспоминал? Репутация кончилась вместе с ней. После 1991-го они могли заниматься чем угодно, только не журналистикой. Так будет и с нами. Вероятно, именно на этом получат авторитет те, кто раньше не мог соревноваться: блогеры, малые и интернет-издания, у которых нет отрицательной репутации.
★ ★ ★
Главные произведения XX века связаны не с искусством, а с техникой. Вот был Ренессанс с главными достижениями в живописи. Технику Ренессанса нечего показывать. Леонардо что-то напридумывал, но это не работало. А в ХХ веке мы все очень ценим наших художников, но то, что рядом с ними делают инженеры, это совершенно другой цивилизационный уровень. Любой двигатель, не говорю даже об авиационном, по количеству человеческого ума, изысканности решений, непосредственной красоте и сложнопридуманному действию побеждает любое произведение современного искусства. Мы так удачно устроились, в смысле художники, что люди этого не замечают. Это ненадолго, они заметят. Техника – сама по себе драма, поскольку большая ее часть была создана, для того чтобы лучше друг друга убивать. История атомной бомбы, ракетных войск, связи, компьютерной техники – это прежде всего истории все более и более совершенных способов убийства. Совершенство было таково, что убить можно всех, но выжить самому нельзя никак. Это создает только дополнительный момент напряжения. Чтобы рассказать об истории самолета, искусствоведческий нарратив не нужен, достаточно рассказать правду – и будет уже захватывающе. Мы были великой инженерной страной, а таких стран, которые производили всю линейку – и машины, и самолеты, и космические корабли, не так-то много в мире, всего десяток. Поэтому я возлагаю большие надежды на реконструкцию Политехнического музея в Москве. Там все получается довольно интересно.