"«Мандельштаму не нужны просветители, адвокаты или защитники, он и без нас разберется» "
Режиссер Рома Либеров, снявший уже фильмы про Олешу, Георгия Владимова, Бродского, Довлатова, Ильфа и Петрова, презентует новую картину, посвященную Осипу Мандельштаму. В интервью «Селедке» он говорит о любви, случайных для кино людях и о разбирательствах с самим собой
Для киносообщества и всех его благ, для всей этой индустрии мы как будто не существуем. Иногда кажется, что делаем мы что-то неправильно, что это не совсем кино. Но нужно же как-то это назвать? Людям удобно жить среди определений. Так и получилось, что наш последний фильм «Сохрани мою речь навсегда» – это «сочинение для кинотеатра со зрителем», ничего изящней я не придумал. Мне хочется донести, что эта картина создана для того, чтобы существовать в кинотеатре, а не в айпадах или телевизорах. Кто-то должен наблюдать кино, и это как раз зритель. Возможно, такая интерпретация будет отталкивать своей сложностью. Премьера «Сохрани мою речь навсегда» состоялась под эгидой фестиваля «Черешневый лес». И, несмотря на то что его организаторы просто невероятно нам помогли, незадолго до показа они сказали: слушайте, давайте без вот этого выпендрежа – и назвали просто: премьера нового фильма.
★ ★ ★
Термин «кино» существует не для оценки качества снятых картин. Это вид искусства, который имеет в первую очередь отношение к языку, и этот язык понятен тогда, когда в кадре передвигаются и разговаривают артисты. Неважно, где это происходит: в оккупированном Сталинграде или в классе школы для трудных подростков. Мы же сочиняем что-то, где язык синтезированный и, возможно, усложненный. И однозначно назвать термином «кино» это нельзя.
★ ★ ★
Ваня Алексеев (Noize MC, написавший саундтрек для картины «Сохрани мою речь навсегда». – Прим. ред.) является выдающимся музыкантом нашего времени. Та традиция, которая зарождалась в 1960‑е годы, где с одной стороны был Окуджава, с другой Высоцкий (назовем ее условно бардовской), была создана людьми, без которых русская культура бы обрушилась. И естественным продолжением этой самой традиции в наши дни стало то, что называется рэпом, хотя это очень узкое понятие, и сужать творчество Вани до субкультуры нельзя. Еще когда он писал свои самые ранние композиции, когда я о нем толком ничего не знал, я говорил: вот с этим человеком мне хочется поработать. Спустя семь или восемь лет мы подружились, и это огромная гордость для меня. Дивно, что Осип Эмильевич существует сегодня в такой хип-хоп-гранжевой традиции и говорит голосом этого дерзкого и очень честного музыканта.
★ ★ ★
То, что пишут обо мне в интернете, какие-то слухи, не вызывает у меня никаких эмоций. Когда я читаю это, я думаю только о том, как отреагируют мои мама и папа, как они расстроятся. Мне сами нападки совершенно безразличны, но когда звонит мама, только что прочитавшая какую-то ругань, и расстроена этим – меня это нервирует. На месте тех, кто все это пишет, я бы думал в первую очередь о родителях. Представьте на секунду, как близко к сердцу такие вещи воспринимают наши мамы. В мире в таком случае стало бы гораздо больше осмысленности и гармонии, мы же все дети родителей, а они за нас волнуются гораздо больше, чем мы за себя.
★ ★ ★
Бродский, который так или иначе сильнее всех повлиял на наше поколение, сказал: «Человек отличается только степенью отчаянья от самого себя». Разбираясь с собой, ты в той или иной степени оголяешь уровень своей полной ничтожности, бессмысленности и непригодности и пытаешься в этом всем найти хоть сколько-нибудь годности и осмысленности. Иногда я думал в процессе работы, что только с тем и родился, чтобы прочесть стихи Мандельштама, а потом обнаруживал степени применения собственной негодности. И это и есть самое страшное в разбирательстве с самим собой – степень обольщения, когда ты на секунду допускаешь, что ты – миссионер.
★ ★ ★
Светлане Алексиевич присудили Нобелевскую премию по литературе, и я этому очень рад. В моей ленте на Фейсбуке стали сразу же выскакивать разные интервью с ней, и я увидел в одном из заголовков: «Не ставьте себя в один ряд с котлетой». Это понятно и близко. Все, что мы сочинили и когда-нибудь сочиним, по степени утилитарности не сходно даже с барбариской, которую выбрало бы подавляющее большинство людей, если бы их перед таким выбором поставили.
★ ★ ★
Уже довольно давно мы работаем над проектом, посвященным крупнейшему русскому писателю Андрею Платонову. Если Мандельштам – это не певец даже, а все восемь ветров сразу, Аполлон русского языка, то Платонов – воитель языка, передовой рабочий. Единственное, на что мне хочется надеяться, что мы – тоже рабочие, может быть, в каком-то смысле отсталые, киноязыка. И если после Осипа Эмильевича можно пойти с точки зрения языка куда угодно, то имеет смысл идти по пути Платонова. Конечно, есть еще множество талантливых писателей и поэтов, есть женщины, которым мы еще не посвящали свои сочинения, Ахматова, Цветаева, просто пока этого не случилось. В конце концов это же не ты выбираешь, кому посвящать картину, а они тебя выбирают.
★ ★ ★
Финансовый вопрос меня интересует каждый день 24 часа. Этот вопрос самый больной, все остальные – твои внутренние. А деньги – это внешнее взаимодействие, я вынужден нести на себе функцию продюсера, которую я ненавижу. В этот раз, конечно, было легче. Нас поддержал «Первый канал» и лично Константин Эрнст, нас поддержали фестиваль «Черешневый сад», Family Foundation и еще много людей, которые предоставили возможность нашей творческой ячейке работать два с половиной года и которые не ждут за это никакой отдачи. Это позволило нам платить зарплату работникам, тратиться на декорации, облететь весь мир Мандельштама. И теперь вопрос: где найти деньги на дальнейшее наше сочинительство, которое требует средств ежедневно. Сегодня, в условиях кризиса, найти необходимые нам суммы – это удача и лотерея. Государство никоим образом не участвует в этой работе и ей не помогает. Сколотили Год литературы, какие-то мероприятия проводят и все прочее, нами ничего оттуда не было взято и потрачено, даже сейчас, на уровне продвижения фильма и его показа в кинотеатрах. Все это делается нами самими и кинопрокатной компанией «ПРОвзгляд». Мы чудом добираемся до всех городов: «Сохрани мою речь навсегда» будет показан и в Нижнем Новгороде, и в Екатеринбурге, и в Новосибирске, везде. Без всякого государственного участия.
★ ★ ★
Разговоры о политиках и чиновниках – это всегда самое неинтересное. Да, так случилось, что Мединский стал министром культуры, случилось, что он назвал Довлатова писателем XIX века, а Улицкую – Еленой Евгеньевной. А вдруг он оговорился? Да и вообще, чего питать иллюзии, будто он один такой. Аппарат не имеет отношения к заслугам, он исходит из принципов лояльности и услужливости. Я об этом не размышляю. Искать фрагмент чистой воды или ее источника в полностью зараженной пустыне процесс бессмысленный. Нужно как-то излечивать всю пустыню, менять климат, ждать тысячелетия, пока этот чистый источник появится, а пока – все заражено. Но помните, как у Ибсена:
– Жить ведь надо, доктор.
– Да, как-то принято думать, будто это необходимо.
★ ★ ★
Я не беру на себя ответственность называться режиссером. Тут ты находишься в такой ситуации: с одной стороны, режиссерами сегодня называют себя все, и когда ты наблюдаешь за работой, которую они выполняют, то понимаешь, что у тебя с этими людьми совершенно разная профессия. Конечно, она широкая, но я вываливаюсь даже за ее рамки. С другой стороны, режиссеры – это люди, перед которыми мне остается только молчать и смотреть в пол. Наш оператор-постановщик Рома все время повторяет: «Представляешь, какие мы случайные для кино люди». Действительно, так и есть.
★ ★ ★
Мне интересно и важно то, что делает Александр Николаевич Сокуров, мне важны те стороны, в которые он думает, и язык, которым он пользуется для составления кино. Я совершенно немею от работ Луи Маля. Разбрасываться именами – дурной тон, есть режиссеры и фильмы самых разных направлений, которые меня завораживают. Недавно я пересматривал «Охотника на оленей» – фильм, который каждый из нас видел, и не раз – и понимал, что такое сочиняется однажды в жизни. Я недели две не мог разговаривать о кино, после того как посмотрел трилогию Сабо «Мефисто», «Полковник Редль» и «Хануссен». Это настолько выдающаяся работа, что какое-то время я толком вообще не смотрел кино, пока в себе все это не уложил. Искусство не зафиксировано раз и навсегда, оно перетекает, и ты обращаешься к нему, и оно прочитывается снова и снова, заново расшифровывается, обрастает кровью, плотью и коннотациями.
★ ★ ★
Если сочинение имеет смысл быть увиденным, его увидят. Мы не занимаемся популяризацией, в нашей деятельности нет никакого просветительства. Это сговор думающих людей между собой. Если кого-то наша работа вдохновит, это будет прекрасно, но Мандельштаму не нужны просветители, адвокаты или защитники, он и без нас разберется. Ведь классическая музыка не существует сама собой, она существует в интерпретации, то же самое со стихами. Мы восхитились его сочинением и сочиняем о нем дальше.
★ ★ ★
Что Мандельштама, что Бродского или Довлатова, их нельзя впустить в себя на время создания картины, а потом отпустить. Любовь существует однажды или всегда, она может измениться, но останется любовью. Стихи Осипа Эмильевича продолжат во мне жить вне зависимости от окончания работы над фильмом, и никакого чувства «отрезанного ломтя» во мне быть не может. Право заниматься тем или иным тебе дает только любовь. Я понимаю, что это высокое слово, которое можно трактовать 70 различными способами, но право есть только в любви, как измерить ее степень – неясно, а симулировать ее невозможно.
★ ★ ★
Я не смотрю сейчас сериалы. Я не видел ни одной серии того, о чем все сейчас говорят: «Игра престолов», «Карточный домик» – все вот это. Когда сериалы начали становиться серьезным явлением, когда впервые смогли допустить, что сериальное высказывание и его качество может быть сопоставимо (или даже выше) с игровым кино, которое показывают в кинотеатрах, тогда я полюбил Extras. Этот сериал вышел в России под названием «Массовка», и он, как и всякая первая крепкая любовь, остается для меня эталоном. И это несмотря на то что он снят, может быть, очень нарочито.
★ ★ ★
Моя работа, как церковь от государства, не отделена от моей жизни. Поэтому можно сказать, что все мое время свободное. Я, например, очень люблю культуру кафе, куда приходит большое количество людей, люблю смотреть, как они садятся за столики, и их жизни могут разбиваться за чашкой чая. Но ведь это тоже часть работы? У всякого человека, который занимается чем-то по любви, вся жизнь подчинена этому процессу. Может быть, это грустно и это результат неизбывного одиночества, но предназначение отдыха мне не очень понятно. Не знаю, когда бы я мог сказать – вот сейчас я отдыхаю. А сейчас нет.
★ ★ ★
Все телодвижения вокруг наших работ меня только озадачивают. Осип Мандельштам в своем письме Тынянову в 1937 году написал: «Я становлюсь понятен решительно всем. Это грозно». Как понять, что сваляло этот ком? В любом случае слава нам не грозит, и я никогда не буду статусным сочинителем. Вы не забывайте, что исходное событие – это любовь к Мандельштаму, дальше кино наше уже в принципе никого не волнует. Как я могу о чем-то рассуждать, если источник интереса фильма о Довлатове – сам Довлатов? Мы люди, которые просто ищут возможность поделиться тем, что с ними произошло, когда они столкнулись с Бродским, Ильфом и Петровым и другими.
★ ★ ★
У меня есть мечта. Все, чего мне хотелось бы, это пить вино и читать книжки. Ну, и параллельно ходить в кинотеатры, на выставки, на спектакли. Потому что, по правде говоря, в мире уже столько всего сделано, что всей жизни не хватит, чтобы с этим познакомиться. Поэтому, если бы я не занимался своим сочинительством, то пристально бы знакомился с тем, что уже сделали.
★ ★ ★
Для того чтобы бояться забвения, нужно иметь какую-то память о себе в нынешнем. Если я скажу, что мне совершенно неважно и неинтересно, захочет ли кто-нибудь через 40 лет посмотреть наше кино и что-то такое подумать, наверное, это будет вранье, но я об этом не думаю. Чтобы бояться забвения, нужно что-то значить, а я не уверен в том, что наши работы таковы. Забвение не равно смерти, а смерть меня не интересует.
★ ★ ★
Термин «кино» существует не для оценки качества снятых картин. Это вид искусства, который имеет в первую очередь отношение к языку, и этот язык понятен тогда, когда в кадре передвигаются и разговаривают артисты. Неважно, где это происходит: в оккупированном Сталинграде или в классе школы для трудных подростков. Мы же сочиняем что-то, где язык синтезированный и, возможно, усложненный. И однозначно назвать термином «кино» это нельзя.
★ ★ ★
Ваня Алексеев (Noize MC, написавший саундтрек для картины «Сохрани мою речь навсегда». – Прим. ред.) является выдающимся музыкантом нашего времени. Та традиция, которая зарождалась в 1960‑е годы, где с одной стороны был Окуджава, с другой Высоцкий (назовем ее условно бардовской), была создана людьми, без которых русская культура бы обрушилась. И естественным продолжением этой самой традиции в наши дни стало то, что называется рэпом, хотя это очень узкое понятие, и сужать творчество Вани до субкультуры нельзя. Еще когда он писал свои самые ранние композиции, когда я о нем толком ничего не знал, я говорил: вот с этим человеком мне хочется поработать. Спустя семь или восемь лет мы подружились, и это огромная гордость для меня. Дивно, что Осип Эмильевич существует сегодня в такой хип-хоп-гранжевой традиции и говорит голосом этого дерзкого и очень честного музыканта.
★ ★ ★
То, что пишут обо мне в интернете, какие-то слухи, не вызывает у меня никаких эмоций. Когда я читаю это, я думаю только о том, как отреагируют мои мама и папа, как они расстроятся. Мне сами нападки совершенно безразличны, но когда звонит мама, только что прочитавшая какую-то ругань, и расстроена этим – меня это нервирует. На месте тех, кто все это пишет, я бы думал в первую очередь о родителях. Представьте на секунду, как близко к сердцу такие вещи воспринимают наши мамы. В мире в таком случае стало бы гораздо больше осмысленности и гармонии, мы же все дети родителей, а они за нас волнуются гораздо больше, чем мы за себя.
★ ★ ★
Бродский, который так или иначе сильнее всех повлиял на наше поколение, сказал: «Человек отличается только степенью отчаянья от самого себя». Разбираясь с собой, ты в той или иной степени оголяешь уровень своей полной ничтожности, бессмысленности и непригодности и пытаешься в этом всем найти хоть сколько-нибудь годности и осмысленности. Иногда я думал в процессе работы, что только с тем и родился, чтобы прочесть стихи Мандельштама, а потом обнаруживал степени применения собственной негодности. И это и есть самое страшное в разбирательстве с самим собой – степень обольщения, когда ты на секунду допускаешь, что ты – миссионер.
★ ★ ★
Светлане Алексиевич присудили Нобелевскую премию по литературе, и я этому очень рад. В моей ленте на Фейсбуке стали сразу же выскакивать разные интервью с ней, и я увидел в одном из заголовков: «Не ставьте себя в один ряд с котлетой». Это понятно и близко. Все, что мы сочинили и когда-нибудь сочиним, по степени утилитарности не сходно даже с барбариской, которую выбрало бы подавляющее большинство людей, если бы их перед таким выбором поставили.
★ ★ ★
Уже довольно давно мы работаем над проектом, посвященным крупнейшему русскому писателю Андрею Платонову. Если Мандельштам – это не певец даже, а все восемь ветров сразу, Аполлон русского языка, то Платонов – воитель языка, передовой рабочий. Единственное, на что мне хочется надеяться, что мы – тоже рабочие, может быть, в каком-то смысле отсталые, киноязыка. И если после Осипа Эмильевича можно пойти с точки зрения языка куда угодно, то имеет смысл идти по пути Платонова. Конечно, есть еще множество талантливых писателей и поэтов, есть женщины, которым мы еще не посвящали свои сочинения, Ахматова, Цветаева, просто пока этого не случилось. В конце концов это же не ты выбираешь, кому посвящать картину, а они тебя выбирают.
★ ★ ★
Финансовый вопрос меня интересует каждый день 24 часа. Этот вопрос самый больной, все остальные – твои внутренние. А деньги – это внешнее взаимодействие, я вынужден нести на себе функцию продюсера, которую я ненавижу. В этот раз, конечно, было легче. Нас поддержал «Первый канал» и лично Константин Эрнст, нас поддержали фестиваль «Черешневый сад», Family Foundation и еще много людей, которые предоставили возможность нашей творческой ячейке работать два с половиной года и которые не ждут за это никакой отдачи. Это позволило нам платить зарплату работникам, тратиться на декорации, облететь весь мир Мандельштама. И теперь вопрос: где найти деньги на дальнейшее наше сочинительство, которое требует средств ежедневно. Сегодня, в условиях кризиса, найти необходимые нам суммы – это удача и лотерея. Государство никоим образом не участвует в этой работе и ей не помогает. Сколотили Год литературы, какие-то мероприятия проводят и все прочее, нами ничего оттуда не было взято и потрачено, даже сейчас, на уровне продвижения фильма и его показа в кинотеатрах. Все это делается нами самими и кинопрокатной компанией «ПРОвзгляд». Мы чудом добираемся до всех городов: «Сохрани мою речь навсегда» будет показан и в Нижнем Новгороде, и в Екатеринбурге, и в Новосибирске, везде. Без всякого государственного участия.
★ ★ ★
Разговоры о политиках и чиновниках – это всегда самое неинтересное. Да, так случилось, что Мединский стал министром культуры, случилось, что он назвал Довлатова писателем XIX века, а Улицкую – Еленой Евгеньевной. А вдруг он оговорился? Да и вообще, чего питать иллюзии, будто он один такой. Аппарат не имеет отношения к заслугам, он исходит из принципов лояльности и услужливости. Я об этом не размышляю. Искать фрагмент чистой воды или ее источника в полностью зараженной пустыне процесс бессмысленный. Нужно как-то излечивать всю пустыню, менять климат, ждать тысячелетия, пока этот чистый источник появится, а пока – все заражено. Но помните, как у Ибсена:
– Жить ведь надо, доктор.
– Да, как-то принято думать, будто это необходимо.
★ ★ ★
Я не беру на себя ответственность называться режиссером. Тут ты находишься в такой ситуации: с одной стороны, режиссерами сегодня называют себя все, и когда ты наблюдаешь за работой, которую они выполняют, то понимаешь, что у тебя с этими людьми совершенно разная профессия. Конечно, она широкая, но я вываливаюсь даже за ее рамки. С другой стороны, режиссеры – это люди, перед которыми мне остается только молчать и смотреть в пол. Наш оператор-постановщик Рома все время повторяет: «Представляешь, какие мы случайные для кино люди». Действительно, так и есть.
★ ★ ★
Мне интересно и важно то, что делает Александр Николаевич Сокуров, мне важны те стороны, в которые он думает, и язык, которым он пользуется для составления кино. Я совершенно немею от работ Луи Маля. Разбрасываться именами – дурной тон, есть режиссеры и фильмы самых разных направлений, которые меня завораживают. Недавно я пересматривал «Охотника на оленей» – фильм, который каждый из нас видел, и не раз – и понимал, что такое сочиняется однажды в жизни. Я недели две не мог разговаривать о кино, после того как посмотрел трилогию Сабо «Мефисто», «Полковник Редль» и «Хануссен». Это настолько выдающаяся работа, что какое-то время я толком вообще не смотрел кино, пока в себе все это не уложил. Искусство не зафиксировано раз и навсегда, оно перетекает, и ты обращаешься к нему, и оно прочитывается снова и снова, заново расшифровывается, обрастает кровью, плотью и коннотациями.
★ ★ ★
Если сочинение имеет смысл быть увиденным, его увидят. Мы не занимаемся популяризацией, в нашей деятельности нет никакого просветительства. Это сговор думающих людей между собой. Если кого-то наша работа вдохновит, это будет прекрасно, но Мандельштаму не нужны просветители, адвокаты или защитники, он и без нас разберется. Ведь классическая музыка не существует сама собой, она существует в интерпретации, то же самое со стихами. Мы восхитились его сочинением и сочиняем о нем дальше.
★ ★ ★
Что Мандельштама, что Бродского или Довлатова, их нельзя впустить в себя на время создания картины, а потом отпустить. Любовь существует однажды или всегда, она может измениться, но останется любовью. Стихи Осипа Эмильевича продолжат во мне жить вне зависимости от окончания работы над фильмом, и никакого чувства «отрезанного ломтя» во мне быть не может. Право заниматься тем или иным тебе дает только любовь. Я понимаю, что это высокое слово, которое можно трактовать 70 различными способами, но право есть только в любви, как измерить ее степень – неясно, а симулировать ее невозможно.
★ ★ ★
Я не смотрю сейчас сериалы. Я не видел ни одной серии того, о чем все сейчас говорят: «Игра престолов», «Карточный домик» – все вот это. Когда сериалы начали становиться серьезным явлением, когда впервые смогли допустить, что сериальное высказывание и его качество может быть сопоставимо (или даже выше) с игровым кино, которое показывают в кинотеатрах, тогда я полюбил Extras. Этот сериал вышел в России под названием «Массовка», и он, как и всякая первая крепкая любовь, остается для меня эталоном. И это несмотря на то что он снят, может быть, очень нарочито.
★ ★ ★
Моя работа, как церковь от государства, не отделена от моей жизни. Поэтому можно сказать, что все мое время свободное. Я, например, очень люблю культуру кафе, куда приходит большое количество людей, люблю смотреть, как они садятся за столики, и их жизни могут разбиваться за чашкой чая. Но ведь это тоже часть работы? У всякого человека, который занимается чем-то по любви, вся жизнь подчинена этому процессу. Может быть, это грустно и это результат неизбывного одиночества, но предназначение отдыха мне не очень понятно. Не знаю, когда бы я мог сказать – вот сейчас я отдыхаю. А сейчас нет.
★ ★ ★
Все телодвижения вокруг наших работ меня только озадачивают. Осип Мандельштам в своем письме Тынянову в 1937 году написал: «Я становлюсь понятен решительно всем. Это грозно». Как понять, что сваляло этот ком? В любом случае слава нам не грозит, и я никогда не буду статусным сочинителем. Вы не забывайте, что исходное событие – это любовь к Мандельштаму, дальше кино наше уже в принципе никого не волнует. Как я могу о чем-то рассуждать, если источник интереса фильма о Довлатове – сам Довлатов? Мы люди, которые просто ищут возможность поделиться тем, что с ними произошло, когда они столкнулись с Бродским, Ильфом и Петровым и другими.
★ ★ ★
У меня есть мечта. Все, чего мне хотелось бы, это пить вино и читать книжки. Ну, и параллельно ходить в кинотеатры, на выставки, на спектакли. Потому что, по правде говоря, в мире уже столько всего сделано, что всей жизни не хватит, чтобы с этим познакомиться. Поэтому, если бы я не занимался своим сочинительством, то пристально бы знакомился с тем, что уже сделали.
★ ★ ★
Для того чтобы бояться забвения, нужно иметь какую-то память о себе в нынешнем. Если я скажу, что мне совершенно неважно и неинтересно, захочет ли кто-нибудь через 40 лет посмотреть наше кино и что-то такое подумать, наверное, это будет вранье, но я об этом не думаю. Чтобы бояться забвения, нужно что-то значить, а я не уверен в том, что наши работы таковы. Забвение не равно смерти, а смерть меня не интересует.
